Дом до свиданий и новые беспринцЫпные истории

— Он от этого сам умрет. Нам работы меньше. Он же почти год уже в абсолютном счастье. Поверь, если ему сейчас дать право выбора, он сам с анестезией нахимичит, чтобы только ничего не знать и уйти счастливым. Ему 56, он любим, по-настоящему любим, как ему кажется, мы со всех сторон его проверяли, даже в самолете попутчик его разболтал. Он тебе абсолютно верит. А в твоем лице — всему миру.

Соня как будто поняла, что такое быть всем миром для одного человека, ноша, которую не очень хочется нести. Сергей Петрович продолжил:

— Да я знаешь сколько бы отдал на его месте, чтобы меня так развели, и я бы спокойно умер в иллюзиях. И еще пойми, его смерть никого не огорчит. Понимаешь? Вообще никого. Ты не в счет. Так что все счастливы будут. А ты хочешь его сжечь заживо, изнутри. А зачем ему тогда жить вообще потом. Или думаешь просто промолчать, что-нибудь придумать? Так не получится. Уж прости. Будешь юлить, мы все сами ему сообщим, и еще на этой информации в доверие войдем, ну а тебе, тогда извини, на операцию придется лечь. — Профессионал был настроен решительно, он говорил, как человек, идущий ва-банк, с какой-то одержимостью. — Хочешь, завтра ему все расскажи. Давай. Мы тебя тогда не тронем. Ты достаточно уже нам дала информации, придумаем, как с деньгами вопрос решить. Отработаешь нам по-другому. Ты же все-таки гений. Ты мне вот что скажи, ты его любишь хоть немного?

— Не знаю… может, и люблю немного. Я не думала, что так тяжело будет…

— Тяжело. Если готова правду сказать всю, скажи. Вот соберись с силами и скажи. Но если ты его хоть немного любишь, ты не скажешь. А не полюбить ты его не могла за это время. Пойми, любящие правду не говорят.

— А если скажу правду, вы его не убьете?

— А будьте добры кофе американо с холодным молоком, — Сергей Петрович легко переключался.

— Нет, не убьем. Точно не сейчас. Если он, конечно, сам от этого разговора не умрет. У него слабое сердце. Поэтому и взяли его в оборот.

— Сергей Петрович, вы в загробный мир верите?

— Ночью верю, днем нет, а что?

— Как вы думаете, а там ему правду скажут?

— Боишься — стыдно будет. Там точно нет. Там ведь любят, а любящие правду никогда не говорят, я же уже тебе сказал. Правды в раю не бывает, а он, судя по всему, туда попадет. Да что же они сахар-то так долго несут.

Вечером перед операцией Соня села на диван в гостиной, взяла мужа за руку и встала на канат:

— Вадик, я поговорить хотела…

— Не бойся, если я вдруг умру, все распоряжения уже даны.

Он смотрел на жену глазами мальчугана, сбежавшего к доброй бабушке от злых родителей.

— Ты что, дурак? Ну как ты можешь об этом говорить!

Соня не смогла смотреть в эти детские глаза, ей показалось, что ребра ее начали сжиматься, как тиски. Вадим продолжил.

— Знаешь, я подумал, не так и плохо было бы тихонечко во сне отчалить. Не сейчас, конечно, хотелось бы, а то совсем с тобой не наговорился. Ну хотя бы еще лет десять нам пожить, но вот в остальном, правда, задумался, как бы так умудриться счастливым умереть, а это для меня значит с тобой рядом, но до тебя.

Сонины ребра ломались и разрезали все внутри. Вадим был даже какой-то мечтательный.

— Вадик, ну прекрати, я заплачу сейчас…

— Слушай, а пока ты там не задала свой вопрос, можно я свой, только вот честно?

— Можно, конечно…

— Ничего же нет на свете лучше, чем музыка U2? Ты правда так считаешь? Мне это очень важно.

Соня поняла, что либо она сейчас скажет всю правду, либо потом будет еще сложнее… Оказалось, правду сказать просто нечем. Нет сил, да и она стала сомневаться, что правда — это хорошо, и в том, что U2 — это не лучшее на свете.

— Правда… Ничего нет лучше.

— А что ты хотела спросить?

Соня смотрела на светлого и чуть печального мужа и вдруг поняла, что имел в виду Сергей Петрович, говоря про любовь.

— Да я тоже про U2, просто, мало ли, ты меня тогда надул и уже год мучаешься, а сейчас можешь сознаться, что любишь Лепса.

— Соня, ну откуда ты все узнала?! Именно Лепса, но я специально подставился под твою машину, до этого все о тебе изучил, и затарился U2, музыка и секс же. Да, кстати, я оргазм симулирую все это время. Как мне кажется, весьма качественно.

Вадим рассмеялся и уже сам взял Соню за абсолютно холодную руку.

— Я люблю U2, и мне хорошо с тобой.

На следующий день Вадим не очнулся от наркоза. Соне дали на него коротко взглянуть и сказали, что будет вскрытие и разбирательство. Он как будто спал и улыбался во сне.

Вечером Соня пила водку из горлышка. Потом она подошла к окну. Восемнадцатый этаж. Внизу магазин цветов. А красиво будет. Точно попадет в светскую хронику. Она подумала, как это комично: закончить жизнь в цветочном магазине — и загадала упасть не на кактус. Больно все-таки. Потом встала у самого края, вспомнила улыбающееся лицо навсегда уснувшего Вадима, прозрачные глаза Сергея Петровича, еще раз обо всем подумала, пропустила весь этот год через то, что осталось от сердца, и сделала шаг.

Шаг назад.