Дом (др. перевод)

– Ничего страшного, мистер Джонсон. На мой взгляд, нашим ребятам было бы во сто крат лучше, если б все учителя были такие же добросовестные, как вы.

– Думаю, вы правы, – печально улыбнулся Нортон.

Он отправился домой пешком той же дорогой, которой утром пришел на работу, через поле к Пятой улице, однако все было не совсем так, и ему никак не удавалось сообразить, в чем дело.

Опять пришли холода, проезжая часть и тротуары были засыпаны желтыми и красными листьями. Солнце еще не зашло, но уже опустилось к самому горизонту, и вокруг сгустились сумерки. Поставив портфель на землю, Нортон застегнул пальто, спасаясь от холода. Наступила осень, не календарная, а самая настоящая, и это немного его взбодрило. Что бы там ни происходило, какой бы жуткой ни стала его жизнь, в мире по-прежнему есть то, к чему стремиться, от чего получать удовольствие.

Самые простые мелочи могут приносить радость.

На следующем перекрестке Нортон повернул направо, на Кловер-стрит. Впереди на тротуаре были рассыпаны подгорелые тосты, и Нортон застыл как вкопанный, глядя на цепочку почерневших квадратиков.

И тут он вспомнил. Не мысли, но чувства. Не образы, но ощущения.

Холодный ветер скользнул по его щеке.

Сплошная линия сожженных тостов уходила до самого конца квартала, покуда хватало глаз, и хотя их, конечно, могли рассыпать разбаловавшиеся дети, Нортон чувствовал, что на самом деле все гораздо серьезнее. Для того чтобы нажарить такое количество тостов, даже в самом большом тостере, потребовалось бы несколько часов, и это было бы совершенно бессмысленно. Слишком много усилий, слишком много труда ради такого глупого и бессмысленного результата.

Нортон вдруг осознал, что именно так обстояло дело в Окдейле. Именно такие вещи происходили дома. То был мир внезапных странностей, несовместимых сочетаний, мир, в котором иррациональное составляло повседневную реальность.

Нортон стоял, уставившись на тротуар.

Это не детская проделка.

След из горелых тостов был выложен специально для него.

«Возвращайся!»

Ему в лицо дул пронизывающий ветер, однако холод, захлестнувший его, не имел никакого отношения к погоде. Этот холод исходил изнутри, и хотя Нортон по-прежнему не мог вспомнить подробности своей жизни в Окдейле, у него возникло более отчетливое ощущение общей картины, и это пугало его гораздо сильнее, чем прежде.

Что-то пыталось установить с ним контакт, и, несмотря на охватившую его дрожь, Нортон двинулся вперед, следуя за тостами.

Черная линия привела его к пустующему дому на Стерлинг-авеню, в двух кварталах от Кловер-стрит. На крыльце дома напротив женщина звала на ужин своих дочерей, играющих с подругами в классики. Вдоль обсаженной деревьями улицы прогуливались местные жители с собаками, обмениваясь друг с другом приветствиями.

Казалось, никто не замечал ровную линию сожженных кусков хлеба. Собравшись с духом, Нортон поднялся по ступеням и шагнул в распахнутую дверь.

Обстановки в доме уже не было. Цепочка тостов обрывалась на крыльце, однако на полу в прихожей, в коридоре, на кухне были разложены красные кучки, похожие на клубничное варенье. Нортон предположил, что такая же картина продолжается в спальне и ванной.

Переступив порог, он огляделся по сторонам. Никакого движения, никаких признаков людей, призраков или каких-либо иных существ, но атмосфера была насыщена напряжением, и у Нортона возникло такое ощущение, будто на него вот-вот внезапно набросятся. Лучше всего было бы развернуться, уйти, покинуть дом, но ему нужно было узнать, зачем его привели сюда, поэтому он двинулся дальше.

Девочка ждала его в пустой спальне.

Ей было лет десять-одиннадцать, не больше; грязная белая рубашка болталась на ее худеньком тельце, угрожая при каждом движении сползти с плеч. Спутанные волосы ниспадали на лоб чувственным локоном: не пародия, не желание изобразить взрослую девушку, а небрежная свободная естественность, сексуальная, несмотря на юный возраст.

Девочка стояла перед окном, освещенная со спины светом из дома напротив, и Нортон поймал себя на том, что видит сквозь тонкую ткань рубашки ее ноги, и его взгляд неудержимо тянет к месту встречи бедер.

Черт побери, что с ним творится? Эта девочка годится ему во внучки…

Во внучки?

В правнучки!

Девочка улыбнулась, и было в ее улыбке что-то такое плохое, такое неестественное и развращенное, что Нортон без раздумья развернулся и бросился бежать. Это была инстинктивная животная реакция. Объятый бесконечным ужасом, Нортон выскочил из комнаты и побежал по коридору так быстро, как не бегал никогда в жизни.

Перепрыгивая на бегу через кучки клубничного варенья, разбросанные в коридоре, прихожей, у входа, он видел копошащихся в них жучков – сотни копошащихся черных насекомых, стремящихся выбраться из липкого месива.

Слетев вниз по ступеням крыльца, Нортон оказался на бетонной дорожке среди рассыпанных квадратиков сожженных тостов. Сердце у него колотилось так яростно, что он испугался, как бы его не хватил удар, и все же он бежал и бежал до тех пор, пока не остановился в двух домах от заброшенного дома, совершенно запыхавшийся.