Два года. Это было еще более тревожно. Сторми не мог избавиться от мысли, что фильм был снят специально для него, что какая-то неведомая сила вдохновила этого парня, зная наперед, что тот снимет этот фильм, его друг передаст кассету
Он не знал, то ли его запугивают, то ли просто предостерегают, однако мысль о том, что этот парень – лишь посланник, его фильм – сообщение, и все это предназначается для него и лишь для него одного, прочно засела у него в сознании.
Сторми облизнул пересохшие губы.
– Где находится этот дом? – спросил он.
– Спецэффекты, – ответил создатель фильма. – Это модель. Я сделал ее на основе дома из своего сна.
– Насколько близко фильм соответствует твоему сну? – обливаясь потом, спросил Сторми.
– Я полагал, вы хотите заняться прокатом моего фильма.
– Уважь меня, – не отставал от него Сторми. – Насколько близко?
– Они практически одинаковые.
– А было ли в твоем сне нечто такое, что ты не вставил в фильм? Какие-либо дополнительные образы, которые ты вырезал, чтобы они не мешали развитию сюжета?
– Какому развитию сюжета?
– Ты ничего не вырезал?
– Ничего.
Сторми продолжал расспрашивать Родмана, но тот ничего не мог ответить, и Сторми понял, что смысл послания он должен получить из фильма, и только из фильма.
– Ты видел мертвецов? – спросил он напоследок.
– А кто их не видел? – презрительно фыркнул Родман.
– Что это означает?
– Понятия не имею.
На том они расстались. Сторми по-прежнему пребывал в полном тумане, как и до приезда сюда. Его переполняли страх и отчаяние. Он намеревался просмотреть еще раз видеокассету, однако у него возникло ощущение, что ему надлежит сделать что-то другое. Быть может, он должен вернуться в театр? Взять ключи в агентстве недвижимости и снова заглянуть в туалет?
Что это даст? Он уже видел гуляющих качин, видел беседующих друг с другом мертвецов и появляющуюся из ниоткуда женщину, однако это ничего ему не дало. Сможет ли он узнать что-нибудь новое в театре?
Сторми почувствовал себя персонажем комиксов, у которого над головой внезапно взорвалась перегоревшая лампочка. Вот что он должен сделать. Ну почему он не понял это раньше? Все, что он чувствовал, слышал и ощущал, указывало в том направлении. А он был слишком туп и ничего не видел. Ему нужно вернуться в Чикаго, в тот дом. Ответ ждет его там.
Ответ на что?
Сторми этого не знал.
Высадив Кена перед зданием окружного правления, Сторми вернулся к себе в офис. Расс отправился в монтажную студию работать с кассетами, а Сторми попросил Джоан заказать ему на завтра билет на самолет до Чикаго.
Запершись в своем кабинете, он еще раз пересмотрел «Бойню».
Джоан забронировала место в самолете, вылетающем в полдень, и взяла обратный билет с открытой датой вылета. Сторми задержался на работе допоздна, инструктируя своих сотрудников относительно того, что им предстоит делать, если он задержится в Чикаго на несколько дней, и разбирая соглашения и контракты, требовавшие неотложного решения. Когда он наконец вернулся домой, было уже девять вечера. Сторми зажег в доме весь свет и, обессиленный, рухнул в кресло.
Даже в собственном доме ему было не по себе.
Сторми не мог сказать, стоит ли до сих пор его дом в Чикаго, но предполагал, что стоит. Рассеянно перебирая почту, он гадал, в каком состоянии сейчас дом. В его воспоминаниях дом был в точности таким же, как дом из «Бойни» – угрюмый, мрачный особняк, – но, возможно, со времен его детства дом перекрасили и перестроили.
По крайней мере, Сторми очень на это надеялся.
Внезапно его руки перестали перекладывать конверты; он затаил дыхание, уверенный в том, что услышал какой-то звук, какой-то стук, донесшийся из противоположного конца дома. Однако звук этот больше не повторился, и Сторми, осторожно пройдясь по комнатам, не обнаружил ничего необычного.
Почта состояла в основном из счетов и рекламных проспектов, но на одном конверте стоял штемпель Брентвуда, штат Калифорния, а отправителем значился Филипп Эммонс. Сторми был знаком с Эммонсом, пожилым писателем, еще по тому времени, когда жил в Лос-Анджелесе. Он с любопытством вскрыл конверт. Внутри была загадочная, но в то же время соблазнительная записка, в которой сообщалось, что Филипп по заказу Государственной службы телевещания работал над сценарием документального фильма о Бенджамине Франклине и в своих исследованиях наткнулся на нечто такое, что, на его взгляд, могло заинтересовать Сторми.
«Это запись из дневника Томаса Джефферсона, – написал Филипп, – относящаяся к какой-то заколдованной кукле. Я подумал, тебе будет интересно взглянуть».