Дом духов

Альба поняла, что они вернулись к прошлому, когда ее бабушка Клара ходила в Бедные Кварталы, заменяя правосудие милосердием. Вот только милосердие теперь было не в почете. Когда она обегала дома своих друзей, чтобы попросить пакет риса или банку сухого молока, они не смели отказать ей в этом лишь в первый раз, но потом избегали ее. Поначалу Бланка ей помогала. Альба без труда получила ключ от кладовой матери, объяснив ей, что незачем прятать обычную муку и фасоль, если можно есть балтийских крабов и швейцарский шоколад. Какое-то время, показавшееся ей, правда, недолгим, она снабжала продуктами столовые священников. Однажды она привела свою мать в одну из таких столовых. Когда Бланка увидела длинный деревянный неполированный стол, за которым по обеим сторонам сидели дети с мольбой в глазах, ожидая свою порцию, она заплакала и слегла с головной болью в постель на несколько дней. Она продолжала бы рыдать, если бы дочь не заставила ее одеться, забыть о себе самой и помогать людям, даже если бы для этого пришлось ограбить дедушку, изъяв часть семейного бюджета. Сенатор Труэба не захотел слушать разговоры о голоде, как и другие представители его класса, и отрицал все с тем же упрямством, как и наличие заключенных, так что Альба не могла рассчитывать на него. Позднее, когда Альба лишилась поддержки матери, она вынуждена была прибегнуть к более решительным методам. Самым отдаленным местом, которое посещал дедушка, был Клуб. Он не бывал в центре, не приближался к границам города и поселкам на окраинах. Ему ничего не стоило считать, что нищета, о которой ему рассказывает внучка, – это чушь, выдуманная марксистами.

– Священники – коммунисты! – восклицал он. – Только этого еще не хватало услышать!

Но когда дети и женщины в любое время суток стали приходить к подъездам богатых домов просить милостыню, он не приказал опустить решетки и занавеси, чтобы не видеть их, как поступили другие, а увеличил месячную сумму денег, которые выдавал Бланке, и сказал, чтобы в доме всегда была горячая пища для тех, кто просит подаяния.

– Это временное явление, – уверял он. – Как только военные ликвидируют хаос, в котором марксисты оставили страну, эта проблема будет решена.

Газеты твердили, что нищие, которых не видели уже столько лет, были подкуплены международным коммунизмом, чтобы дискредитировать военную хунту и подорвать веру в порядок и прогресс. Периферийные жилые кварталы закрыли бумажными змеями, спрятав нищету от глаз туристов и от тех, кто не хотел ее видеть. В одну ночь, словно по волшебству, появились подстриженные сады и цветочные массивы, которые посадили безработные, дабы создать впечатление мирной весны. Белой краской закрасили настенную живопись и нарисованных голубей мира, навсегда убрали с глаз политические листовки. Любая попытка вывесить политический лозунг тут же наказывалась пулеметной очередью. На чистых и молчаливых улицах открылась торговля. Через некоторое время исчезли нищие дети, и Альба заметила, что не стало бродячих собак и пакетов с мусором. Черный рынок был ликвидирован вместе с бомбардировкой президентского Дворца, потому что спекулянтам пригрозили законом военного времени и расстрелом. В лавках стали продаваться вещи, названия которых большинство граждан не знали до сих пор, и товары, прежде, благодаря контрабанде, доступные только богатым. Никогда еще город не был так красив, а буржуазия так счастлива: можно было купить виски по договорной цене и автомобили в кредит.

В патриотической эйфории первых дней многие женщины раздаривали свои драгоценности солдатам в казармах, жертвовали золото для национального возрождения, заменяя свои обручальные кольца медными с эмблемой страны. Бланка вынуждена была спрятать шерстяной чулок с драгоценностями, которые Клара передала ей в наследство, чтобы сенатор Труэба не пожертвовал их властям. Они стали свидетелями того, как рождается новый, кичливый общественный класс. Надменные господа, одетые в заморские костюмы, экстравагантные и сверкающие, словно ночные светлячки, важничали в центрах развлечения под руку с новоиспеченными экономистами. Возникла каста военных, которые быстро заняли ключевые посты. Семьи, которые прежде считали несчастьем иметь военного в числе родственников, теперь искали влиятельных людей, чтобы определить своих сыновей в военные академии, и предлагали дочерей в жены солдатам. Страна переполнилась людьми в форме, военными машинами, знаменами, гимнами и парадами, потому что военные знали, как народу нужны символы и обряды. Сенатор Труэба, поначалу презиравший мишуру, понял, что хотели сказать его друзья по Клубу, когда уверяли, будто марксизм не имеет ни малейших шансов в Латинской Америке. «Хлеба, зрелищ и чего-нибудь еще, перед чем можно преклоняться, – вот все, что им необходимо», – заключил сенатор, сожалея про себя о том, что хлеба-то и не хватает.