Дом духов

Винсент сжал ее руку, потом отпустил. Его мысли были далеко.

– Все в порядке, – сказал он, словно успокаивал ребенка.

Кальвино думал о Тик. Как она сидела на табурете в баре «Принц Йоркский», обвив одной ногой другую, как школьница, и курила сигарету. Она тогда сказала: «Бен – очень хороший человек». И произнесла это с убеждением, словно он ей нравился. Но девушки, работающие в барах Бангкока, быстро осваивали умение вкладывать в подобные утверждения точно отмеренное количество эмоций, чтобы те не перехлестывали через край и не разрушали задуманного хорошего впечатления. Тик была профессионалкой, у нее были постоянные клиенты, и это уменьшало риск пострадать в опасном бизнесе.

Там, в «Африканской Королеве», не потеряла ли она мужество в последний момент? Или открыла в себе ту границу морали, которую не смогла перейти? Кальвино хотелось верить, что ее действия продиктованы мужеством, а не его отсутствием. Но это не имело большого значения. Она спасла ему жизнь. И кто бы ни убил ее, он хотел дать понять всем остальным: «Никогда не забывайте, на кого вы работаете и от кого получаете приказы. Не думайте, думать опасно. Не совершайте поступков, это тоже опасно». Эти уроки будут переданы по бамбуковому телеграфу, линии которого тянутся от Патпонга, «Сой Ковбой», Нана и Вашингтон-сквер и доходят до Клонг Той.

Когда они вышли из темноты на Сукхумвит-роуд, Кальвино сделал попытку убедить Кико передумать.

– Я поймаю тебе такси, – сказал он.

– Мы решили работать над этим делом вместе. Помнишь?

Ее голос звучал твердо, она смотрел прямо ему в лицо. Она была в той хижине, где положили Бунму, мертвого катои. Ее окружал запах смерти.

– Пратт сказал, что это тяжело видеть.

– Я хочу пойти.

– Ладно, просто…

– Что просто?

– Это тебя шокирует. – Слово «шокирует» первым пришло ему в голову.

Убитые люди никогда не бывают в лучшей форме для приема незваных гостей: руки, ноги, голова вывернуты, как у куклы, в большинстве случаев полно беспорядочных, грязных луж крови, а комната наполнена ужасными запахами бойни. Кальвино понял по тому, как Пратт подчеркнул слово «тяжело», что та Тик, которую он видел прошлой ночью, после смерти стала похожей на кусок мяса, который невозможно узнать.

* * *Они протиснулись между полицейскими машинами с открытыми дверцами, вместе с трудом прошли в длинный, узкий, темный переулок. Синие огни полицейских машин вспыхивали, как огни стробоскопа, отражаясь от высоких стен зданий без окон. Небольшая толпа собралась в конце переулка, полицейские сдерживали ее. Когда разнесся слух об убийстве, клиенты и инь с Вашингтон-сквер сбежались к месту происшествия. Зеваки пили пиво и курили сигареты, смеялись и шутили. Никто не знал, что находится по ту сторону от полицейского заграждения. Некоторые инь пытались переводить то, что услышали сквозь треск из полицейских раций. Но в радиоголосах было полно статических разрядов и полицейских кодов, поэтому они не понимали смысла сказанного.

Кальвино пробрался сквозь толпу, и его остановили двое полицейских, которые, похоже, не улыбались лет десять. Один похлопывал по открытой ладони толстым концом своей дубинки. Им не нужно было много говорить; было ясно, что копы получили приказ и шутить не собирались. Кальвино широко им улыбнулся. Эта сцена напомнила ему о Бруклине в жаркую июльскую ночь после стрельбы или удара ножом.

– Вы хорошо знаете свое дело, – сказал он на тайском языке, взял Кико за руку и быстро обогнул полицейского справа.

– Отель закрыт. Вам туда нельзя, – произнес полицейский, преграждая путь Кальвино.

– Он думает, что я проститутка, – прошептала Кико.

Винсент продолжал улыбаться.

– У меня официальное дело к полковнику Прачаю. Если не верите мне, позвоните ему. Спросите, можно ли пропустить кхана Вини и кхан Кико.

Полицейский нахмурился и поднес ко рту портативную рацию.

– Здесь один фаранг говорит, что его зовут кхан Вини, и у него дело к полковнику.

Из рации донесся голос Пратта:

– Пропустите его.

Коп опустил рацию и окинул взглядом Кальвино, глаза его говорили: «Кто ты такой, говнюк?» Потом он жестом показал Кальвино, что тот может пройти.

– Ваша приятельница останется здесь, – произнес полицейский тоном, не оставляющим сомнений в том, что он принял Кико за проститутку. Он нацелился на нее дубинкой, словно питал личную обиду, будто хотел одержать маленькую победу и продемонстрировать свою власть.

Кико шагнула вперед, заговорила по-тайски, потом перешла на японский. Потом на английский и снова на тайский. Полицейский нажал не на те кнопки и напал не на ту леди, подумал Кальвино. Основной смысл ее словесного залпа заключался в том, чтобы назвать имена жены и детей Пратта, и упомянуть, где Пратт учился и жил в Нью-Йорке. Коп сделал именно, чего ожидал от него Кальвино.

– Я не о вас говорю. А о ней. – Он указал на инь в мини-юбке, стоящую в нескольких шагах с сигаретой и жующую резинку.

– Никаких проблем, – сказал Винсент.

Коп благодарно улыбнулся и пропустил их. На Кальвино произвело впечатление то, как Кико справилась с ситуацией.