Дом, где взрываются сердца

Причмокивал этот некто сладко и заразительно, и Валдаева тоже потянуло в сон. На грани сна и реальности он решил было вспомнить, как попал сюда. И понял, что вспомнить это — проблем не будет. Ну а что потом? Вспоминать ничего не хотелось. Там, за дверцей забытья, притаился первобытный ужас, от которого он уехал на машине «Скорой» и возвращение в который его совершенно не радовало…

Проснулся он утром от тонкого позвякивания. Седая строгая медсестра разносила градусники и наблюдала, чтобы больные клали их под мышку. Следом за ней молоденькая, на вид не больше семнадцати, смазливая сестричка толкала перед собой столик на колесах с таблетками, склянками, мензурками.

Валдаев сделал попытку встать, но седой медсестрой она была пресечена на корню.

— Лежать, — прозвучало как приказ.

— Почему? — слабо произнес Валдаев.

— Дня три-четыре, как пойдет, у вас постельный режим, — проинформировала медсестра.

— А что случилось?

— Вы немного устали. Вам надо отдохнуть, — увещевающе произнесла медсестра, взяла со столика мензурку, две таблетки и стакан воды. Приблизила мензурку к его губам. Он проглотил содержимое и закашлялся. Лекарство было горьким.

Следом медсестра накормила его таблетками, дала запить и удалилась к следующему больному.

Валдаев прикрыл глаза. Мысли в его голове ворочались туго. Они бежали окольными путями. Ему неохота было думать о вчерашнем дне. Но против его воли картинка за картинкой в мозгу сложились воспоминания.

И привычный, скользкий ужас заметался где-то в глубине его сознания. Он стремился вырваться наружу и пожрать все существо Валдаева, но это не удавалось. Видимо, пациента от души накачали медикаментами, эмоции померкли, отдалились. Да дело даже не в медикаментах. У него не было больше сил переживать. Эмоции в последние дни истощали его силы, отзывались физической болью. И это было счастье — равнодушие.

Через пятнадцать минут у него забрали градусник. Седая медсестра измерила ему давление и почему-то с осуждением отметила:

— В космос можно.

Валдаев в космос не собирался. Он опять провалился в полусон-полуявь, куда доносились голоса, шаги, смех, приглушенная музыка из радио. В больнице шла своя жизнь.

— Вставай, браток, еда приехала, — услышал Валдаев.

Он приоткрыл глаза и увидел над собой крупного мужчину лет тридцати пяти в адидасовском спорткостюме. Мужчина держал в руках поднос, на котором была тарелка с пюре и сосиской, а также бутерброд с маслом и стакан какао.

Валдаев нехотя приподнялся. Присел. Каждое движение давалось с трудом.

— Спасибо, — прошептал он.

— Не за что. По-соседски, — мужчина кивнул на соседнюю койку. — Товарищи по несчастью.

Что-то смущало Валдаева в его соседе. Но думать об этом не хотелось. Думать не хотелось ни о чем.

— Алексей, — представился сосед.

— Валерий, — ответил Валдаев.

— Вот и познакомились.

Валдаев без всякой радости прожевал сосиску. Съел ложку пюре. Запил глотком казенного желто-коричневого какао с непременной пенкой. Пенки он не выносил, но сейчас проглотил ее без особых ощущений.

— Где вообще я? — спросил он.

— В двадцать восьмой больнице, — с готовностью пояснил сосед. — Отделение для таких, как мы.

— А какие мы?

— Жизнью пришибленные. Реактивное состояние.

— Это что, сумасшедший дом?

— Нет, что ты. Это его прихожая. Для тех, кто еще не созрел для полноценного дурдома, но уже чуток вышел из нормы.

— Ох, — простонал слабо Валдаев.

— Я тут уже три недели.

— Из-за чего?

— Ну, — Алексей замялся. — Знаешь, браток, как бывает. Заканчиваешь институт. Пашешь в ящике, пополняешь государственные секреты. Потом все рушится, и ты со своими секретами на фиг никому не нужен. Но ты молодой, находишь силы, переквалифицируешься. Заводишь бизнес. Зарабатываешь деньги. Прогораешь. Но у тебя еще есть силы. Поэтому продаешь все, расплачиваешься с долгами. Устраиваешься в офис. Зарабатываешь не слишком, но по зеленой штуке в месяц выходит. Фирма валится. И ты в долгах как в шелках. Тыкаешься неделю без работы. Да тут еще жена уходит с каким-то горбоносым бабуином. И ты ощущаешь, что уже не такой молодой и не так полон сил. И смотришь на свое охотничье ружье и думаешь — вот оно, то, что тебе надо. Хороший заряд. И мысль эта становится все милее.

Он помолчал, поглядел на Валдаева, криво улыбнулся и продолжил:

— А потом однажды на людях у тебя начинается истерика. Ты как институтка грохаешься в обморок. Или совершаешь из ряда вон выходящий поступок. И люди понимают — ты уже не такой, как они сами. Ты уже не можешь держать все в себе. И тебя запирают сюда.

— Ужасно.

— Ничего ужасного. Весь ужас за этими стенами. Спасибо еще, пока финансируются такие заведения. Хуже остаться самим с собой, браток. Хуже… Когда остаешься только ты и твое официально зарегистрированное охотничье ружье…

Валдаев допил какао.

— Все, спасибо, — произнес слабо он, ставя стакан на поднос на тумбочке.

— Да не за что, — добродушно улыбнулся Алексей.

Он взял поднос и ушел.

Валдаев понял, что его насторожило в соседе.

Отстраненность во взгляде…

Это был приют уставших людей.

* * *