Дом, где взрываются сердца

Церковники, описывавшие ад, как геенну огненную, где грешников варят в котлах, были не правы. Ад — не огонь. Это — хаос. Это когда ничего не поймешь. Это когда ты беспомощен собрать мир воедино.

Нарушение связей, логики — вот что такое ад… То, что было здесь, просто не могло быть. Не мог безвредный, мнительный и безопасный Валдаев оказаться закованным в кандалы в подземелье. Не мог профессор Ротшаль — человек пусть со странностями, но тоже безобидный и интеллигентный — выступать в такой роли. Кстати, в какой роли он выступал здесь? Хозяина? Душеприказчика? Палача?

Невероятно. Бессмысленно…

Нет, обрывал сам себя Валдаев, давя панику, охватывающую его. Не может быть, чтобы не было никакой логики. Даже хаос имеет свою логику. Просто она высшего порядка. Мы не можем охватить ее сознанием… Все должно объясняться. Все должно иметь смысл…

Профессор Ротшаль стоял в углу помещения, скрестив руки на груди, и с каким-то жадным сопереживанием наблюдал за пленником. Валдаев готов был поклясться — профессор прекрасно представляет, что творится в душе пленника. Мало того. Он еще и наслаждается моментом.

Ротшаль ждал.

— Где Элла? — спросил Валдаев через силу.

— А зачем она вам? — вопросом на вопрос ответил Ротшаль.

— Она жива?

— Можно сказать, что так.

— Что вы с ней сделали? Напичкали наркотиками?

— Накормили наркотиками? — профессор задорно рассмеялся. — Помилуйте, Валерий Васильевич. Зачем мне пичкать ее наркотиками?

— Вы… — Валдаев запнулся от переполнивших его чувств. На него нахлынула неудержимая ярость. Это не так часто посещавшее ранее чувство вдруг приобрело для него вид физической энергии. Казалось, она способна разбить оковы.

Ему захотелось вцепиться руками в шею профессора. Тот с интересом посмотрел на пленника, будто размышляя — соберется ли тот духом и бросится ли на него. Не собрался.

— Странно, — произнес Ротшаль, разглядывая пленника. — Вы заботитесь о ней, находясь в плачевном положении. В кандалах.

Валдаев стиснул зубы.

— Валерий Васильевич, — профессор не терял демонстративной вежливости. — Вам самое время позаботиться о себе, а ваша голова занята неизвестно чем. Почему?

— Где Элла? — упрямо стоял на своем Валдаев.

— Думаю, с ней ничего плохого не случилось. Даже наоборот.

— Что наоборот?

— Бросьте, неужели нет более важных тем для разговора? Вас, к примеру, совсем не интересует, в каком качестве вы здесь?

Валдаев провел пальцами по нагретому теплом его тела металлическому кольцу на ноге. По ржавой цепи. И произнес:

— Интересует.

— Вам сильно повезло в этой жизни, — продолжил Ротшаль.

— Чем это? — после затянувшейся паузы спросил Валдаев.

— Вы избраны.

— Избран?

— Вы избраны жертвой.

— Жертвой?

— Именно, — Ротшаль толкнул дверь. — Не скажу, что я вам завидую. Но такая честь выпадает не каждому…

* * *

«Жертва, жертва», — долбило в мозгу Валдаева.

Он не знал, что это означает. Ему не хотелось думать об этом. Не хотелось знать это. Только в этом слове была какая-то законченность. Была завершенность, как в точке в конце предложения, которая не оставляла больше никаких вариантов.

Графа Монте-Кристо из него не выйдет. Не сидеть ему долгие годы в этой камере. Не хлебать похлебку, мечтая об освобождении. Этот каземат недолго будет его приютом. Ведь в глазах Ротшаля было холодное обещание смерти.

Когда профессор вышел, Валдаев попробовал содрать с ноги кольцо, но был закован он со знанием дела. Потом попытался вырвать скобу из пола, но тут нужен был кто-то помощнее — сгодился бы, например, небольшой трактор или на худой конец африканский слон. Нет, сажали его на цепь не для того, чтобы он с нее сорвался.

Он осмотрел внимательнее кольцо и увидел, что оно не застегивается, не запирается. Оно скреплено кустарным способом. Именно заковано, как в старые времена.

Где он находится? Валдаев был уверен, что где-то под землей. Не было ни окон, ни дверей. Зато была холодная сырость, свойственная подземельям. И странные звуки, помимо звука падающей воды, возникали где-то за дверью — шорохи, поскрипывания, шелест…

Хорошо, что у него не забрали масляную лампу. Лампа была новая, немецкая, горела ровно и собиралась гореть еще достаточно долго.

Валдаев в пределах метровой длины цепочки осмотрел помещение. Пол был земляной, теплый. Стены — из красного, выщербленного и, похоже, очень старого кирпича.

Валдаев откинул матрас. Топчан был из грубых досок, определенно самодельный… И весь покрыт бурыми пятнами. Не нужно обладать знаниями медицины, чтобы понять — это следы крови…

Смешно предполагать, что он первый пленник здесь. И ясно, что предшественники его кончили плохо.

Странно. Самое время, чтобы биться в истерике. Но, наоборот, попав в плен, Валдаев гораздо спокойнее стал относиться к происходящему. Ничего изменить уже нельзя. Без толку. Можно только молиться, но долетают ли отсюда, из подземелий, молитвы наверх? Сомнительно…