Дом горячих сердец (ЛП)

Когда он доходит до кончика, его глаза закрываются, и он делает глубокий и медленный вдох. И хотя это физически невозможно, мне кажется, что он только что высосал весь воздух из моих лёгких.

Когда его глаза открываются, его зрачки так сильно расширяются, что вокруг них остается лишь тонкое золотое кольцо. Он осторожно кладёт мою руку обратно на кровать.

И на этот раз дрожит уже его рука, а моя остаётся неподвижной.

— Держись подальше от Антони.

Это всё, что он говорит. Ни «пожалуйста». Ни объяснений, почему он хочет, чтобы я держалась подальше от моряка.

Я решаю, что всё дело в пророчестве, согласно которому я могу отклониться от пути, начертанному для меня Бронвен.

— Почему?

— Потому что моряк принесёт мне больше пользы в Люсе, чем на Шаббе.

У меня отвисает челюсть. Неужели он угрожает отправить Антони за магический барьер, если тот коснётся меня?

— У тебя есть невеста, Лор!

И ей без сомнения не понравилось бы то жалкое маленькое представление, которое я продемонстрировала её жениху.

И прежде, чем я успеваю среагировать, он хватает меня за запястье и засовывает мою руку обратно под простыни. Меня настолько это шокирует, что к тому моменту, как я начинаю сопротивляться, он успевает опустить мою руку ниже пупка.

Он наклоняется и бормочет мне в ухо:

— Твоё представление не было жалким, птичка. Ты просто думала не о том мужчине.

Его пальцы переплетаются с моими, и его тупые когти оказываются рядом с кружевом, покрывающем мои тёмные волоски.

— До тех пор, пока не остановилась.

Дыхание застревает у меня в груди, когда он прижимает свою ладонь ещё сильнее к моей руке и заставляет мои бёдра раскрыться под нашими переплетёнными руками.

— Когда я ласкаю себя, я представляю именно тебя, Фэллон. Всегда, — хрипло говорит он. — Только тебя.

Я давлюсь воздухом и начинаю хрипеть, когда тупой коготь на его среднем пальце врезается в кружево, а мои губы раскрываются для него. Он проводит кончиком носа по моей шее, и я так сильно содрогаюсь, что моя кожа покрывается мурашками.

Собрав остатки гордости, я срываю наши руки со своего нижнего белья и выдёргиваю их из-под простыни.

— Стоп.

Я убираю руку из-под его руки и перевожу взгляд на мерцающий фитиль фонаря, который отбрасывает на Небесного короля больше тени, чем света.

— Не играй со мной, Лор. Это нечестно по отношению к твоей невесте, и это нечестно по отношению ко мне.

Он вздыхает.

— Как только я вернусь из Неббы, нам с тобой надо будет поговорить.

— У нас было уже много разговоров.

Уголок его губ приподнимается.

— Значит, нам предстоит ещё один.

— О чём он будет?

— О нас, Behach Éan.

Нет никаких нас. Есть только он и Алёна.

Он изучает моё лицо, и вероятно мои мысли.

— Мне неинтересно быть второй женщиной, Лор.

От меня не ускользает то, как приподнимаются уголки его губ перед тем, как он превращается в дым и сливается с тенями моей спальни.

«Я серьёзно, Лор».

«Это было написано на твоём лице, Behach Éan».

Я скрещиваю руки, услышав его ответ.

«Вообще-то, ты очень сильно напоминаешь мне своего отца. Между вашими бровями всегда появляется вертикальная складка, когда вы одержимы желанием меня задушить».

Я поднимаю руку к лицу и, конечно же, нащупываю тонкую бороздку между моими сведёнными бровями. Это глупо, но это его сравнение успокаивает мою нервозность.

«Можешь себе представить, как часто ему хочется меня задушить, учитывая, что между его бровями всё время имеется эта бороздка».

Меня снова окутывает теплом.

«Твоя мать называла это «лицо ворона в состоянии покоя». Ему не очень нравился этот термин, но ему очень нравилась она, поэтому он смирился. А вот с чем он не мог смириться, так это с тем, что я начал использовать это выражение».

Неожиданный взрыв хохота заставляет мои плотно сжатые губы раскрыться.

«Какой чудесный звук. Я прошу тебя смеяться почаще».

«Просишь?»

Я качаю головой, улыбка врезается в мои щёки.

«Из-за тебя я теряю всякое здравомыслие, Лор».

Я жду его ответного подкола.

Всё жду и жду.

Тишина растягивается между нами, и я зарываюсь в подушку, задавшись вопросом, добрался ли он до Неббы? И нашёл ли он своих пропавших людей?

Солнце встает и садится дважды, и, хотя я спрашиваю каждого ворона, приставленного ко мне, о новостях, они ничего мне не рассказывают.