Читаем Дом горит, часы идут полностью

Говорят, Достоевский сказал юному Владимиру Соловьеву: “Вам бы, молодой человек, на каторгу”.

Мол, не все же ваши абстрактные идеи. Хорошо бы подышать кристальным воздухом вдалеке от столиц.

Азеф говорил то же, что Достоевский. Советовал Коле избавляться от недостатков самым решительным способом.

Сперва, конечно, он давал рекомендации департаменту. Просил в своих хлопотах не забыть о Блинове.

“Коснусь теперь деятельности нового Приятеля. Помимо Немчиновой, Соломона, Артура Адамова Блюма (студент), он познакомился со стародавними нашими знакомыми по Иогансону, Покровскими, крестником Особого отдела Левинсоном (фармацевтом); проник в общество вспомоществования лицам интеллигентных профессий (Вы уже знаете, что весь радикальный цвет стоит в его рядах, как, например, Луначарские, Чепик, Аргунов, Блинов и пр.)”.

Как видите, Азеф не оставлял охранку без работы. Иногда, чтобы освоить такой абзац, следовало месяц трудиться.

Сперва фамилии напишут в столбик. Около тех, что им известны, поставят галочки.

Не в том, конечно, смысле, что это люди конченые, а лишь в том, что эту перспективу нельзя исключить.

Над некоторыми строчками будут ломать голову едва ли не всем коллективом.

Евно Фишелевич специально подкидывал такие задачки. Хотел внести разнообразие в полицейскую жизнь.

“Что за крестник особого отдела?” – спросит кто-нибудь из чиновников, а потом хлопнет себя по лбу.

Ну конечно же. Как еще назвать того, кто сперва исповедовал одно, а затем перешел в веру их организации?

14.

Азеф сразу догадался, что у анонимного письма, пришедшего в боевую группу, есть конкретный автор.

Может, и нехорошо хвалить себя, но в порядке внутреннего монолога все же допустимо.

Сказал о себе в третьем лице. Будто не сам дал оценку, а повторил чье-то мнение.

Мол, не зря говорят, что у него собачий нюх. Да и хватка как у хорошего пса.

О своем открытии подумал без подробностей. Применительно не к знакомым, а к жизни вообще.

Ну отчего люди тянутся к благополучию? Развесят вокруг пеленки и думают, что ничего больше нет.

От этой мысли перешел к конкретике.

Колю и Лизу больше всего волнует, чтобы ничто не забивало голову, не сдерживало дыхания, не жало при ходьбе.

Странным образом эта картина совпадала с текстом письма. В нем утверждалось, что Блинов не подходит для террора.

При этом называлась другая причина. Упоминались два Колиных брата, состоящих на службе в полиции.

Против этого аргумента не возразишь. Столь близкие отношения с властью боевику строго запрещены.

Конечно, Азеф ухмыльнулся. Подумал о том, что нет правил без исключения.

К примеру, у него в полиции не два брата, а двести два. Это не считая невидимых миру сотрудников, которым потерян счет.

15.

В первую очередь надо было понять, кто конкретно это сделал? Сам Коля или Лиза?

Азеф решил, что Лиза. Уж очень подозрительные завитки вокруг букв “л” и “м”.

Завитки вились, как женский локон. Сперва падали, а потом устремлялись вверх.

Кое о чем он догадался по наклону букв “в” и “б”. Было тут что-то просительное.

Как-то само собой перешел на маленькую Ирочку. Наверное, ей тоже неприятны папины увлечения.

Что это такое, если отец не бывает дома, а когда возвращается, старается держаться подальше.

Больно странный от него запах. Не знакомый запах тепла и удовольствия, а неприятный и резкий.

Нереализовавшийся кошмар пахнет так же, как гимназический опыт. Можно решить, что Коля втайне преподает химию.

16.

Как-то выходило у Азефа повысить градус жизни. Только что были штиль и безветрие, а вдруг начинало кипеть и бурлить.

Все потому, что он тоже автор. Иногда его посещали такие идеи, что позавидует любой сочинитель.

Был бы он человеком публичным, то очередь к нему растянулась бы на всю лестницу.

Каждый примерно с таким выражением на лице: “Дайте списать, уважаемый. Подарите каким-нибудь сюжетом”.

Что ж, Азефу не жалко. У него этих замыслов не меньше чем на три книжные полки.

Все это только мечты. Не суждено ему стать не только актером, но и другом литераторов.

Эти ощущения не прибавляют оптимизма. Порой на него находят разочарование и тоска.

Однажды Азеф высказался на эту тему. Чтобы его мысли не бросались в глаза, облек их в форму тоста.

Да, да, тоста. Если вы думаете, что боевики занимались только тем, что подкладывали бомбы, то это не так.

Случалось и им наблюдать за жизнью сквозь мутное стекло, в котором плещется что-то горячительное.

17.

На минуту за маской вечного хлопотуна по революционным надобностям проглянуло грустное лицо.

Кто-то из гостей подумал: да ведь это клоун. Толстый, нелепый, с большой слезой, выкатившейся из левого глаза.

Подобно улитке, слеза ползет вниз. Подошла к середине пути и тут замерла.

Ждет, когда Азеф отвлечется от своей речи. Почувствует что-то инородное на щеке.

Кстати, волосы у Евно Фишелевича рыжие. Правда, сильно поредевшие в результате непростой жизни.

На самом деле он никогда не был настолько серьезен. Возможно, впервые в жизни проговаривался.

Нет, о двойной игре не обмолвился, а о том, что его огорчает, сказал подробно.

Начал с того, что с именинником не замечаешь грязи. Когда он рядом, появляется перспектива.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии