Читаем Дом горит, часы идут полностью

Скажет: не хочу и не буду. Плюю на то, что верхи не могут, а низы не хотят.

Это если рассуждать в общем. Когда же он переходил к частностям, тут преобладало недовольство.

Азефа в Коле сердила расхлябанность, а в Каляеве – чрезмерная самостоятельность.

У Платоныча на все свои резоны. Из-за какой-нибудь мелочи будет спорить до хрипоты.

С одной стороны, никто не отменял дискуссий, а с другой – здесь что-то не так.

Боевик в первую очередь исполнитель, а в данном случае выходило, что автор.

Тут для Азефа смысл разногласий. Остальные его претензии только кое-что уточняют.

Зачем, к примеру, Ивану доисторические определения? Для чего так усложнять свою жизнь?

Ну что такое “мораль”? Попробуй хоть на зуб, хоть на ощупь, ничего не почувствуешь.

Смешное, если вдуматься, слово. Начнешь разбираться и обнаружишь французское “мо”.

“Мо-раль” надо трактовать как “шутки ради”. Пусть перевод и неточный, но верный по существу.

Еще “морализирование” схоже с “миндальничаньем”. С той мелочной опекой, в которой нуждаются слабые люди.

Азефу мораль и миндальничанье ни к чему. Слишком расплывчатые это понятия, чтобы ими руководствоваться.

Он предпочитает другие выражения.

Вот, к примеру, “бомба”. Это слово не только обозначает адское устройство, но вмещает его в себя.

Слово взрывается и распадается на части. После звонкого “бом…” следует растерянное “ба…”.

И внутри “пистолета” находится “лёт”. Так в стволе спрятана пуля, в любой момент готовая полететь.

Главное, чтобы ничто не отвлекало и можно было без остатка отдать себя цели.

Кстати, это еще одна претензия к Ивану. Отчего он все время сворачивает на постороннее.

Казалось бы, если ты отважился на такое, то изволь направлять взгляд по линии ствола.

Ни о чем больше не думай. Представляй круг мишени и мысленно нажимай на курок.

Почему-то у Каляева так не выходит. Только он сосредоточится, как непременно что-то вмешается.

То деревья расцветают, то барышни хорошеют… Прямо не знаешь, чему отдать предпочтение.

Полно событий на земле и на небе… В них никогда нет недостатка, но летом их становится больше.

Террористы в эту пору остывают. Странно желать гибели другому, когда все приобрело легкомысленный вид.

Во всем этакая распахнутость. Совершенно негде спрятать оружие и укрыться самому.

Эту радость дарит Тот, кто над нами. Причем своего участия не афиширует и предпочитает находиться в тени.

Вот что такое настоящий творец. В отличие от творца ненастоящего он не станет напоминать о себе.

Тут не только отсутствие ячества, но и вечное недовольство тем, что получилось.

То-то и оно, что вечное. Начался последний век второго тысячелетия, а он чувствует себя дебютантом.

Не считает возможным останавливаться на достигнутом. Непременно что-то подправит и улучшит.

Так попробует, потом иначе. Добьется, что любая подробность будет вмещать в себя Божий мир.

Представляете: в какой-нибудь росинке все отражается. Чуть не разноцветная радуга висит в глубине.

Как Ивану расстаться со всем этим? В его положении каждый солнечный луч равен, по крайней мере, снопу.

Однажды партийцы устроили пикник. Решили отметить то, что природа принарядилась, а девушки, напротив, сбросили одежду.

Азеф сказал, что ничего в этом не понимает. Если он вспоминает о погоде, то лишь тогда, когда надо переодеться.

Тут Каляев его подкусил: мол, неправильно сосредотачиваться на чем-то одном.

Платоныч засмеялся. При этом так широко раскрывал рот, что сразу вспомнился Коля Блинов.

Что на это сказать Евно Фишелевичу? Лучше всего пожать плечами и отойти в сторону.

Про себя возмутишься: ну что за люди! Сами попросились в террор, но не хотят ни от чего отказываться.

Причем меры не знают. Откликаются буквально на все происходящее вокруг.

Азеф тут же с собой поспорил. Как всегда, одна его половинка была против, а другая ровно наоборот.

Все же тут есть своя правда. Ведь если идти только прямо, то обязательно что-то пропустишь.

Коля и Иван непременно завернут в сторону. Испытают двойную радость от того, что увидели, и оттого, что сбились с пути.

Видно, Раскольникову следовало чаще смотреть в окно. Тогда бы он понял, что есть нечто такое, что сразу трудно предположить.

22.

Словом, ничего не вышло. Коля и Лиза даже не поняли, что им что-то угрожало.

Потом они еще раз с Азефом пересекутся, но и тогда у него ничего не получится.

Евно Фишелевич всегда бил без промаха, а тут почему-то мазал. Сам удивлялся: не растерял ли он свои таланты?

Нет, мастерство при нем. Просто есть что-то более существенное, чем эти умения.

Ну там, судьба, расположение звезд, удача, наконец. На этот раз все было против него.

О втором пересечении мы еще скажем, а пока заглянем в будущее. Посмотрим, как складывалась дальше его жизнь.

После того, как у Азефа начались неприятности, он смог устроиться. Пусть не роскошно, но не без удовольствия.

Теперь у него не было ни жены – боевой организации, ни любовницы – департамента. Зато он обзавелся гнездышком.

Гнездышко – это в первую очередь подруга жизни… Вы еще смотрите десятый сон, а она уже у плиты.

Просыпаетесь, а все на столе. И котлеты, и морс, и какая-нибудь вкусная булочка.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии