Дом Гуччи. Сенсационная история убийства, безумия, гламура и жадности

– Он был очаровательным, ярким и внимательным, – говорила она. Как карьеристку с перспективами в «Ай-Би-Эм», ее впечатлили трудолюбие и решимость де Соле: ведь «Ковингтон энд Берлингс» принимали в свои ряды всего одного иностранца в год. Вскоре после встречи де Соле познакомил Элеонор с родителями, которые приехали навестить его в Вашингтоне и остались на полтора месяца. Матери де Соле Элеонор сразу понравилась, о чем она тут же сообщила сыну. К августу состоялась помолвка, а в декабре 1974-го – свадьба в епископальной церкви на территории Вашингтонского кафедрального собора. Жених был во фраке и белом галстуке, невеста – в свадебном платье своей матери.

Получив допуск к практике, де Соле устроился в «Паттон, Боггс энд Блоу» – молодую, активно развивающуюся контору на Эм-стрит: сейчас она называется «Паттон энд Боггс». Контора пользовалась хорошей репутацией и много работала на международном уровне, чем и заинтересовала де Соле. Он твердо решил, что станет совладельцем фирмы – что было смелой идеей в растущей конторе на триста сотрудников, – и работал без отдыха.

– Стать совладельцем было моей главной целью, – рассказывал он. – Я работал старательнее всех, не делая перерывов, я был просто одержим работой.

Преуспев в этой задаче в 1979 году, де Соле стал адвокатом по налоговым делам – а это одна из самых сложных областей профессии для иностранца в Америке – и стал привлекать в контору выгодные дела, так как работал с крупными итальянскими компаниями, которые собирались расширить свое влияние в США.

С Гуччи де Соле встретился через год, во время поездки в Милан. Там он познакомился с главным местным юристом, профессором Джузеппе Сена. В один прекрасный день Сена пригласил его на семейное собрание Гуччи. Собравшись, семья расположилась группками за длинными столами для совещаний, поставленными квадратом посреди комнаты: Альдо, его сыновья и их консультанты по одну сторону, а Родольфо, Маурицио и их консультанты – по другую. Де Соле и Сена сидели во главе собрания. Поначалу де Соле мало внимания уделял встрече: он сидел, склонив голову, и читал под столом газету. Но когда обстановка начала накаляться и Сена понял, что вряд ли чего-то добьется, то предложил де Соле самому вести собрание. Согласившись, де Соле отложил газету.

Он был прямолинеен и серьезен, и семейство Гуччи ничуть его не испугало. Правда, и он их особо не впечатлил – поначалу. Умный и успешный в своей сфере, де Соле был лишен лоска и элегантности. Это в Америке можно было добиться всего одним усердием, а вот итальянские деловые и личные отношения все еще были сильно обусловлены родословной и положением в обществе. Правильное имя, правильный адрес, правильные друзья и правильный стиль – все это составляло итальянский взгляд на bella figura – умение правильно выглядеть в любой момент. Гуччи смерили де Соле взглядом, приметили его растрепанную бороду, потертый и плохо сидящий американский костюм, а также белые носки с черными официальными ботинками. Но когда Альдо попробовал вклиниться в разговор вне очереди, де Соле сухо произнес:

– Сейчас не ваша очередь высказываться, мистер Гуччи. Будьте добры подождать.

Родольфо смотрел на эту сцену с восторгом и изумлением. Когда собрание окончилось, он догнал де Соле на выходе из здания и немедленно нанял, забыв и про дешевый костюм, и про белые носки.

– Человек, который способен вот так возразить Альдо, просто обязан работать на меня! – взволнованно твердил он. Вместе с де Соле Родольфо разработал кампанию по присоединению «Гуччи Парфюмс» к «Гуччио Гуччи»; этот ход усилил и упрочил контроль Родольфо над прибыльной GAC: вместо двадцати процентов он получил половину.

Возмущенный противодействием брата, Альдо позвал Паоло в свой офис в Палм-Бич, чтобы попросить о содействии на следующем собрании акционеров, на котором он надеялся поставить Родольфо на место. Сам Родольфо явиться не мог, так что попросил де Соле прервать опуск на островах Флориды и появиться на собрании, чтобы представлять его интересы. Все трое расположились за маленьким столом для переговоров в глубине длинного узкого кабинета Альдо, поделенного пополам письменным столом.

Паоло был не в настроении угождать отцу. Его верность компании и семье была подорвана тем, что он считал нечестным отношением к себе. Он заявил Альдо, что отдаст за него голос, если ему позволят работать под своим именем.

– Почему я должен помогать тебе бороться с Родольфо, если сам ты не даешь мне даже дышать? – спросил Паоло отца, тот вскочил с места и нервно расхаживал по кабинету. – Если я не могу работать в компании, то дай мне работать отдельно! Ты сам меня уволил, я тебя об этом не просил, – горячился Паоло.

Альдо ускорил шаг. Он не мог принять мысли, что его собственный сын пытается ему указывать. Окончательно выйдя из себя, он вернулся за стол и схватил первое, что попалось ему под руку на огромной столешнице: это была пепельница из свинцового хрусталя, дизайн которой разработал сам Паоло.