Дом и корабль

На площадке четвертого этажа брезжил слабый свет, светилось толстое в разводах матовое стекло входной двери. То, что открылось Мите за дверью, весьма напоминало цыганский табор, раскинувший свои шатры в главном операционном зале крупного банка. Койки и раскладушки стояли вперемежку с конторскими столами и картотечными ящиками. Повсюду кипы скоросшивателей и горы газетных подшивок, среди этого разгрома два десятка мужчин и женщин заняты кто чем: паренек с падающим на лоб чубом склонился над столом и торопливо пишет, пожилая женщина с заплаканным лицом стучит на машинке, кто-то спит, укрывшись ватником, видны только вылезающие из рваных носков голые пятки, а в ногах у спящего лежит, свернувшись калачиком, девочка лет пяти и возится с куклой. Наибольшее оживление вблизи от огня. Две раскаленные докрасна времянки установлены посередине зала, здесь кипятят воду и разогревают еду. Худенькая девушка, весь костюм которой состоял из белого лифчика и стеганых армейских штатов, мыла в окоренке длинные волосы, другая - стриженая блондинка - читала сидящим вокруг нее женщинам стихи, вероятно, свои. Она слегка грассировала, лицо у нее было задорное и страдальческое. Катя подвела моряков к огню.

- Хотите чаю? - спросила она. - Людмила, дай им чаю и по леденцу из дикторского фонда, а я пойду искать редактора.

Она забрала у всех троих заготовленные листки и исчезла. Людмила - сурового вида красавица в кубанке на черных косах - улыбнулась морякам, показав африканской белизны зубы. Чай был никудышный, на «двести второй» такого не пили, но очень горячий. Митя не успел допить своей кружки - вернулась Катя.

- К литредактору, быстро!

Редактором оказалась хрупкая маленькая женщина в очках, сидевшая в одном из дальних углов. Строго посмотрев на Туровцева сквозь толстые стекла, она протянула листки:

- Просмотрите, только побыстрее.

Катя возмутилась.

- Послушай, Калючка, ты хоть предложила бы авторам сесть.

Та, кого звали Калючкой, пожала плечами.

- На что сесть? Последний стул забрали в отдел культуры и быта. Я сижу на железном ящике с надписью «огнеопасно» и не жалуюсь. Впрочем, если хотите, - обратилась она к Мите, - можете сесть прямо на стол. А товарищи краснофлотцы пусть сядут на мою кровать. Там спит мое начальство, но это не важно, его все равно придется будить.

Митя присел на край стола и проглядел свое сочинение. Синий редакторский карандаш погулял по нему основательно; весьма снисходительный к стилистическим погрешностям, он изъял все, что могло навести слушателя на мысль, что Н-ский корабль - подводная лодка, что эта лодка стоит на Неве, а Нева впадает в Балтийское море.

- Вы не должны забывать, - сказала хрупкая женщина, - что нас слушают не только друзья, но и враги.

Митя был сломлен.

- Договорились, - сказала Калючка. - Я бужу руководство отделом. Никита, вставайте!

Пробудившись от своего богатырского сна, завотделом ничуть не удивился, что у него в ногах сидят двое бравых моряков. Он сладко зевнул, мигнул Савину, чтоб помог надеть гимнастерку - рука у него была забинтована и на перевязи. Сунув ноги в валенки, он встал и оказался настоящим богатырем, широкоплечим, светлоглазым, с вьющейся мягкой бородкой.

- Здорово, моряки! - сказал он зычным голосом. - Пришли разглашать государственные тайны? Это вам не удастся. - Пробежав глазами тексты выступлений, он хмыкнул: - Чистая работа. Слушай, Калерия, ты все-таки не очень резвись, оставь что-нибудь на мою долю, мне ведь тоже зарплата идет…

- Перестаньте, Никита, вы несерьезный человек.

- Это верно, - сказал богатырь. - Везде, кроме переднего края, я произвожу несерьезное впечатление. Ей-богу, я женился бы на тебе, не будь ты такой серьезной. Женщина, которую невозможно рассмешить. На днях, - отнесся он к Кате и морякам, - приношу ей клише из флотской газеты. Фотоэтюд: стоит у гранитного парапета матрос с волевым лицом, бескозырка, винтовка с примкнутым штыком, а на заднем плане виднеется сфинкс. И подпись: «На берегу реки Н.».

Все засмеялись. Калерия пожала плечами:

- Не нахожу ничего смешного. Совершенно незачем акцентировать, что флот стоит на Неве.

- Каленька, милая, - взмолилась Катя, - но разве есть на свете другая река на букву Н., где на берегу стоят сфинксы?

- Почему же нет? Нил.

Никита захохотал так громко и восторженно, что соседи обернулись, а читавшая стихи белокурая поэтесса крикнула: «Эй, что вас так разбирает?»

Никита продолжал смеяться. При этом он придерживал здоровой рукой больную, охал и морщился. Отсмеявшись, он хлопнул строгую Калерию по заду, согнал ее с огнеопасного ящика, уселся за стол и вытащил из нагрудного кармана авторучку.

- В первый раз? Благословляю. Помни: не ори и не распускай слюни, а сбрешешь - не приходи в отчаяние. - Он протянул Мите могучую ладонь и улыбнулся Кате.