Дом и мир

Когда они ушли, я, сама не знаю зачем, осторожно открыла сейф. Возможно, в глубине души теплилась надежда, что все случившееся — сон и что, выдвинув внутренний ящичек, я найду там аккуратно сложенные столбики золотых. Увы! Ящик так же пуст, как истина в устах лжеца.

Мне пришлось завершить комедию переодевания и даже причесаться по-новому без всякой надобности. При виде меня меджо-рани фыркнула:

— Сколько раз ты еще намерена сегодня переодеваться?

— Но ведь сегодня день моего рождения, — ответила я.

— Ты это рада сделать по всякому поводу, — заметила невестка, рассмеявшись. — Видела я кокеток, но ты им всем сто очков вперед дашь!

Пока я собиралась послать слугу за Омулло, мне подали написанную карандашом записку от него.

«Диди, — писал он, — вы приглашали меня к себе, но я решил сперва выполнить ваш приказ, а затем уж принять угощение из ваших рук. Вернусь я, возможно, поздно».

Кому собирается он вернуть деньги? В какую еще ловушку может угодить этот бедный мальчик? О, несчастная, выпустить Омулло, как стрелу из лука, ты могла. Ну, а что, если стрела не попадет в цель, как ты вернешь ее обратно?

Я должна была сразу же признаться, что сама виновата во всем. Но ведь вся жизнь женщины основана на доверии к ней окружающих, на этом покоится ее мир. И если окажется, что она злоупотребила доверием, сохранить свое место в этом мире для нее уже невозможно. Прежнее приволье разлетается вдребезги, и пол устилают осколки, по которым ей придется ходить отныне до конца дней своих. Грешить легко, но искупить грех невероятно трудно, особенно женщине.

Последнее время мне вообще стало трудно разговаривать о чем-либо с мужем. Как же я могла вдруг явиться к нему со своим потрясающим сообщением. Сегодня он пришел обедать с большим опозданием, около двух часов дня, и был настолько озабочен, что почти ничего не ел. А я утратила даже право уговаривать его есть побольше. Отвернувшись, я молча утирала глаза краем сари.

Мне так хотелось сказать ему: «Ты выглядишь очень усталым — пойди и отдохни в спальне». Но только я набралась духу заговорить с ним, как вошел слуга.

— Инспектор полиции привел стражника Касема, — доложил он.

Муж с расстроенным видом поспешно встал и вышел, так и не кончив обедать. Через несколько минут появилась меджо-рани.

— Почему ты не дала мне знать, когда пришел братец? Я решила искупаться, раз он задержался. Когда же он...

— А зачем он тебе?

— До меня дошли слухи, что вы оба завтра уезжаете в Калькутту. Так я тебе прямо скажу — я здесь не останусь. Боро-рани и не собирается расставаться со своим Радхаваллабха Тхакуром[56]. Ну, а я не намерена сидеть взаперти в пустом доме и прислушиваться к каждому шороху. Это окончательно решено, что вы уедете завтра?

— Окончательно, — ответила я.

Как знать, какой оборот примут события еще до наступления завтрашнего дня, — промелькнуло у меня в голове, — может быть, нам будет безразлично — ехать ли в Калькутту или оставаться. Я не могла себе представить, что станется с нашей семьей, жизнью, — будущее было зыбким и неясным, как сновидение. Через несколько часов решится моя судьба. Неужели никто не в состоянии остановить бег времени и дать мне возможность исправить все, что в моих силах, или хотя бы подготовить себя и близких к надвигающемуся удару.

Подобно семенам, лежащим глубоко в земле, таятся невидимые предвестники грядущих катастроф. Они никак не обнаруживают себя и ни у кого не вызывают страха. Но приходит день, и крошечный росток подымается над землей и начинает быстро тянуться вверх. И тогда его уже не закроешь ни краем сари, ни грудью, не заслонишь самой жизнью.

Я решила ни о чем больше не думать и молча ждать своей участи. Через два дня все будет позади: огласка, насмешки, слезы, вопросы и объяснения — все!

Но я не могу забыть прекрасного, светящегося преданностью лица Омулло. Уж он-то не ждал с покорным отчаянием своей судьбы, а с головой бросился в пучину опасности. Я — ничтожная женщина, склоняюсь к его ногам. О, юный бог, он решил спасти меня: шутя и смеясь, он взвалил на свои плечи тяжесть моего греха и уготованную мне кару. Но найду ли я в себе силы перенести столь суровое милосердие всевышнего?

Я благоговейно склоняюсь перед тобой, мой сын, мой брат! Ты чист, прекрасен и смел! Я благоговейно склоняюсь перед тобой и молю небеса, чтобы в следующем рождении я могла бы прижать тебя к груди, как свое родное дитя.

Слухи разрастаются с каждой минутой. В доме толчется полиция; слуги и служанки взбудоражены.

Ко мне пришла моя служанка Кхема и попросила спрятать в сейф ее золотые кольца и браслеты. И ни кому не скажешь, что сеть всех этих волнений и тревог сплетена руками чхото-рани, которая сама же в нее и попалась. Пришлось играть в добрую покровительницу и прятать украшения Кхемы и сбережения Тхако. Наша молочница тоже принесла коробку, в которой лежали бенаресское сари и другие ценные вещи.

— Это сари, рани-ма, я получила в подарок на вашей свадьбе, — сказала она.