Дом и мир

— Вы, вы смеете меня оскорблять! — загремел он. — Да ведь я вижу вас насквозь! Вы...

Больше он ничего не мог вымолвить.

Шондип подобен чародею, который лишается сил в тот момент, когда перестают действовать его чары. Властелин превратился в неотесанного мужлана. О, сколь радостно быть свидетельницей его пораженья! Чем грубее и резче становились его слова, тем сильнее заливала меня волна радости. Удав разжал свои кольца, и я получила свободу! Спасена! Будьте грубы, оскорбляйте меня, — в этом проявляется ваша подлинная натура, только прошу вас, не пойте мне хвалебных песнопений — в них ложь.

В эту минуту в комнату вошел муж. Шондип не сумел, как обычно, мгновенно овладеть собой, и несколько секунд муж в изумлении смотрел па него. Случись это несколько дней тому назад, я сгорела бы со стыда, сегодня же я радовалась. Мне было все равно, что может подумать муж, — я хотела раз и навсегда покончить со своим ослабевшим противником.

Видя, что мы оба натянуто молчим, муж помедлил немного и сел в кресло.

— Я искал тебя, Шондип, — начал он, — и мне сказали, что ты здесь.

— Да, я здесь. Царица Пчела еще утром вызвала меня, — сказал Шондип, отчеканивая каждое слово. — И я, скромный труженик улья, по ее приказу бросил все и явился сюда.

— Завтра я еду в Калькутту. Ты поедешь со мной.

— Почему? — возразил Шондип. — Разве я вхожу в твою свиту?

— Ладно, будем считать, что в Калькутту едешь ты, а я сопровождаю тебя, — ответил муж.

— Мне нечего делать в Калькутте.

— Поэтому-то тебе и нужно ехать туда. Здесь у тебя слишком много дел.

— Я не двинусь с места.

— Тогда тебя сдвинут.

— Насильно?

— Да, насильно.

— Ладно, в таком случае придется ехать. Но ведь мир не исчерпывается Калькуттой и твоими поместьями. На карте есть и другие места.

— Судя по твоему поведению, трудно было поверить, что на свете есть иные места, кроме моих владений.

Шондип встал.

— Человек порой оказывается в таком положении, когда весь мир заключается для него в маленьком клочке земли, — сказал он. — Я, например, познал вселенную, не выходя из твоей гостиной, вот почему я так засиделся здесь. — Зятем он повернулся ко мне: — Царица Пчела, никто, кроме вас, не поймет меня, возможно, не поймете и вы. Низко кланяюсь вам. Я ухожу, унося в сердце преклонение перед вами. С тех пор как я увидел вас, мой лозунг изменился. Теперь уж я не говорю: «Привет матери», а «Привет возлюбленной» и «Привет волшебнице»! Мать охраняет нас от гибели, возлюбленная же толкает к ней, но и гибель от ее руки прекрасна. Это вы заставили меня услышать звон запястий танцующей смерти. Это вы заставили меня, своего преданного слугу, новыми глазами взглянуть на нашу родину Бенгалию, «многоводную, плодородную, овеваемую прохладным ветерком»[55]. О, у вас нет жалости! Идите, волшебница, принесите чашу с ядом, и я осушу ее, для того ли, чтобы умереть мучительной смертью, для того ли, чтобы победить смерть и жить в веках.

— Да, — продолжал он, — времена царствования Матери миновали. Любимая! Истина, справедливость, само небо — ничто перед вами! Долг, обязанности превратились в пустой звук, оковы законов и правил упали с меня. Любимая! Я мог бы предать огню весь мир, кроме того клочка земли, на которой ступала ваша изящная ножка, и исполнить неистовый танец на пепле пожарища. Благородные люди, хорошие люди! Они хотят всем делать добро, словно это и есть истина. Нет, нет! Истиной владею лишь я один, эта истина в вас. Я склоняюсь перед вами. Страсть к вам сделала меня жестоким, а преклонение перед вами зажгло во мне огонь разрушения. Я не праведник! Я не верю ни во что! Для меня на земле нет ничего святого. Я почитаю лишь ее одну — ту, что стала для меня выше всего на свете!

Поразительно! Совсем недавно я ненавидела его всем сердцем. Но то, что казалось мне кучкой холодной золы, вспыхнуло вдруг ярким пламенем. Без всякого сомнения, огонь, пылающий в его душе, был истинным. О, зачем бог создал человека таким сложным? Разве лишь затем, чтобы показать свое сверхъестественное мастерство? Всего лишь несколько минут тому назад я считала, что Шондип, бывший когда-то в моих глазах властелином, годится теперь разве что в герои бродячей труппы. Но это не так, нет, не так! И под пышным театральным костюмом может биться сердце истинного владыки. Оно скрыто под бесчисленными покровами грубости, алчности, фальши. Но все же, все же... Мы не поняли его до конца, как, впрочем, не можем понять и самих себя. Человек — удивительное создание! Только Шива знает, для какой таинственной цели живет человек. Мы же сгораем от внутреннего огня. Разрушение! Шива — бог разрушения! Он— воплощение радости! Он и освободит нас от наших оков!