Дом и остров, или Инструмент языка (сборник)

Говоря о том, что транслируют телевидение и радио, можно вспомнить и о песенном творчестве наших соотечественников. Зарубежные песни на русский язык мало влияют, а вот наши, «домодельные», — в высшей степени. Освободившись от препон и рогаток цензуры, они не вызывают ничего, кроме ошеломления. Нет смысла говорить о худших, но даже в лучших своих образцах песенные тексты способны вводить слушателя в заблуждение. Так, выходя за пределы повседневной лексики, сложности испытывает и вполне изысканный Б.Б.Гребенщиков: «Как Усть-Илимский ГЭС, / Ты встанешь меж колдобин / И станешь мне в могильную дыру / Просовывать елей» (песня «Критику»). «Усть-Илимский ГЭС» — «она», потому что «гидроэлектростанция». Да и елей здесь, похоже, спутан с ладаном, который можно «просовывать». А вот елей — только лить. На церковнославянской лексике Гребенщиков (а вслед за ним, боюсь, и множество его почитателей) спотыкается не раз. На память приходит, среди прочего, строка «светлой татью в нощи» (песня «Навигатор»). Церковнославянское слово «тать» («вор»), в отличие, скажем, от «Усть-Илимской ГЭС», — мужского рода. На случай переработки текста указываю правильный вариант: «светлым татем в нощи». Количество слогов остается прежним. Смысл, кажется, тоже.

В разговоре о влиянии радио и телевидения на нашу речь нужно хотя бы кратко упомянуть еще об одном феномене, которого также не было в советское время, — о рекламе. Задуманная как крючок, способный зацепиться в дебрях подсознания, реклама оказывает на нас большее влияние, чем мы, возможно, предполагаем. То, что ее заказчики пытаются заставить нас покупать определенную (ими) вещь, еще полбеды. Другая неприятность состоит в том, что они замусоривают наше сознание массой идиоматических образований. «Где был? — Пиво пил». «Мечты сбываются». «Ждем-с».

Прежние идиомы отражали какие-то жизненные ситуации и в этом смысле были типическими. Образования, возникшие сейчас, — фантомы. Они симулируют реальность, но отражают лишь то, что существует в мозгах — часто весьма несовершенных — разработчиков рекламы. Новая жевательная резинка «нейтрализует кислотно-щелочной баланс во рту» — это не я придумал. Справиться с этими поделками труднее, чем с компьютерным вирусом. Да и функции у них, если разобраться, сходные. Использованное сравнение дает повод перейти к самому, пожалуй, новому фактору влияния на язык — компьютеру.

Компьютер

В конце девяностых в Петербург приехал Умберто Эко и прочел доклад «От Интернета к Гутенбергу». Суть доклада сводилась к тому, что посредством Интернета компьютер вернул нас к письменному (печатному) тексту, отобранному было у нас текстом произносимым — будь то телефон (вместо переписки) или телевизор (вместо газет). Личность докладчика и парадоксальность заглавия не оставляли тогда сомнений в том, что всё сказанное им — истина. Я и сейчас думаю, что по большому счету Эко был прав. Вместе с тем, будучи в то время знаком с Гутенбергом в гораздо большей степени, чем с Интернетом, я не мог разглядеть некоторых опасностей последнего. Не исключаю, что тогда их не видел и сам Эко.

Одна из опасностей связана с тем, что граница между речью устной и письменной размывается. Можно было бы чувствовать себя относительно спокойно, если бы при записи устная речь «подтягивалась», становилась богаче и разнообразнее. Но получается-то как раз противоположное: примитивизируется письменная речь. Прелесть неофициального общения всем понятна, и никто не предлагает переписываться гекзаметром. Никакие сверхъестественные меры не нужны. Достаточно помнить о существовании, допустим, придаточных предложений. Уже одно это не позволяет речи быть убогой. Посмотрите на язык чата. Имея формальное отношение к письменной речи, он сплошь состоит из назывных предложений и междометий. И у многих людей вырабатывается привычка писать именно так. Они переносят ее на письменную речь вообще.

Компьютер — область свободы. Свободы от цензуры, но порой — увы — и от грамматических правил. Разумеется, проблема эта не столько компьютерная, сколько школьная, но сам факт следует держать в уме: никогда прежде перед нашими глазами не проходило такое количество безграмотных текстов. Ошибки, существовавшие раньше лишь в частной переписке, стали теперь общедоступны. Они усваиваются и — тиражируются.