«Он оставлял трупы в Ракокки, чтобы я мог их обнаружить. Он делал так, что казалось, будто трупы растерзаны животными, а не такими же точно людьми. Ненависть к моему виду возросла до такой степени, что группы людей начали подниматься в горы, чтобы попытаться изловить жестокого короля. Ворона в том овраге поразил человек».
Часть меня хочет погладить крыло Морргота, потому что воспоминания о той битве определенно даются ему очень тяжело, но другая моя часть говорит: это всего лишь его версия. Могу ли я представить Марко, убивающего своего отца? Если честно, я никогда не видела, как они общались, поэтому — нет. Могу ли я представить, как он использует людей, а потом избавляется от них? Да.
Но я также видела, каким бездушным образом Морргот может убивать. Он далеко не невинный.
— А что насчёт двух оставшихся воронов?
«У меня не было иного выбора, кроме как сдать их».
Странно, что он использовал именно это местоимение, учитывая, что Лор сдал сам себя. Если только Лора не схватили в той пещере и не превратили в металлическую статую.
«Я мог либо обречь на смерть всех людей в королевстве, либо проклясть свой собственный народ на следующие несколько лет».
— Что значит проклясть свой народ?
«Магия моего народа связана с моей. Моё падение равносильно их падению. Я состоял из пяти воронов, что должно было избавить их от такой судьбы, и, тем не менее… я подводил их уже дважды».
— Может быть, в следующий раз тебе следует попросить своего птичьего бога превратить тебя в сто воронов?
Он смотрит на меня искоса в течение долгого времени.
— Конечно же, твоему следующему собирателю воронов придётся потрудиться, но это значительно повысит твои шансы избежать проклятия. Представляешь, каким ты будешь маленьким, если тебя разделят на сотню воронов? Я ни разу не пробовала проткнуть осу зубочисткой, но думаю, что это довольно проблематично.
Он фыркает, а я улыбаюсь, но очень быстро мои мысли переносятся обратно к битве Приманиви, и улыбка исчезает с моих губ.
Я похлопываю Ропота по потной шее.
— Значит ли это, что теперь, когда ты вернулся, часть твоего народа тоже пробудилась?
«Они смогут вырваться из плена обсидиана только после того, как будут освобождены все пять моих воронов».
— Они окаменели? Разве они не сделались железными, как ты?
«Нет. Только я становлюсь железным».
Я щурюсь, взглянув на светлеющее искрящееся море. Подумать только, там, на дне, лежит корабль с каменными статуями людей и птиц. Когда я замечаю на горизонте белые холмики, мне в голову приходит одна идея.
Я резко перевожу взгляд на Морргота.
— Могут ли змеи касаться обсидиана или он действует на них так же, как и на ваш вид?
«Он на них не действует, а что?»
Слава Богу, ведь я выкинула те шипы в канал. Я испускаю такой глубокий вздох, что он мог бы перевернуть корабль.
— Ты же знаешь, что я вроде как могу общаться с животными? В общем, я дружу с одним змеем.
Он смотрит на меня настороженно.
— Может быть, я могла бы научить его, как удалить шипы из твоих людей и воронов? Или подтянуть корабль поближе к берегу? Или сделать ещё что-то. Он огромный и очень сильный.
Я начинаю пожевывать губу, размышляя над своим планом. Для начала, мне надо будет привести Минимуса к южному берегу Люса, где затонул корабль. Это добавит несколько дней к моей миссии, но если это сработает…
«Антони и его команда подтащат корабль к берегу, чтобы ты смогла освободить моего последнего ворона».
Мои глаза округляются, а рот раскрывается так, что я втягиваю им слишком много воздуха.
— Все лодки, что заходят в те воды, тонут! Ты обрёк их на смерть.
«Он не умрёт».
— Почему? Потому что Бронвен предвидела, что с ними всё будет в порядке?
«Да».
— Что если она ошиблась?
«Она никогда не ошибается».
— Откуда у неё эти способности? Ни один фейри из тех, что я знаю, не может предсказывать будущее.
«Она заключила сделку с колдуньей из Шаббе. Вместо способности видеть настоящее, она получила способность видеть будущее».