Комната так называется из-за выцветших пурпурных флокированных обоев. Казалось бы, это странный выбор для жилого помещения, предназначенного для большого количества мужчин, но это самая большая комната в этом крыле.
— Я могу это сделать, — Айрис заставляет меня подпрыгнуть, и я поворачиваюсь, чтобы увидеть, как она сидит за столом, поглаживая ногтями дерево, как злобный хищник.
Это единственный раз, когда она предлагает что-то сделать.
— Нет, — Иветта резко качает головой. — Ни в коем случае. Ты не должна приближаться к этой части дома, пока там находятся эти люди.
— Но, мама…
— Никаких «но». Нет. Твоя репутация очень важна.
О, а моя, значит — нет.
Айрис вздыхает, и на её глянцевых губах появляется неприятная усмешка.
— Я понимаю. Никто не будет беспокоиться о том, что мужчины будут иметь дело с маленькой мисс грязнулей.
Я смотрю на неё, но она только шире улыбается.
— Ты слышала о косметике? Ты могла бы хоть ресницы покрасить. Твои глаза выглядят усталыми.
— Твои выглядят мёртвыми, — отвечаю я. — Я предпочитаю усталость пустоте.
Она сужает взгляд, и в зелёных глубинах вспыхивает настоящий яд. Я не должна давить на неё, потому что она может быть злобной, когда хочет.
«— Отнеси поднос в западное крыло, а потом можешь ложиться спать», — говорит Иветта.
Ложиться спать? Сейчас только восемь. Всё равно мне больше нечем заняться. В итоге я буду лежать на кровати и читать, или смотреть сериалы на планшете. Меня ждёт ещё один интересный вечер.
— Не позволяй никому из этих головорезов прикасаться к тебе. Я не допущу, чтобы кто-то сказал, что я позволила тебе оскверниться под моей крышей. Меньше всего нам нужно, чтобы ты забеременела от какого-нибудь негодяя.
Я хватаю тяжёлый поднос и выхожу из комнаты. Я могла бы отказаться, но тот факт, что Айрис активно хочет этого, не позволяет мне дать ей шанс. Я улыбаюсь ей, выходя из комнаты.
Пусть она сидит и пыхтит, а я буду делать то, что она хочет. Не то чтобы я хотела иметь что-то общее с этими мужчинами. Они меня пугают.
Дойдя до западного крыла, я направляюсь в дальний угол коридора направо и стучу ногой в дверь. Мои руки заняты подносом, на котором стоят две бутылки красного вина, четыре бутылки пива и миски с различными пикантными закусками.
Дверь открывается, и на меня смотрит мужчина с каштановыми волосами, карими глазами и густой бородой.
— Поставь поднос на стол, — приказывает он и, взмахнув рукой, входит в комнату.
Во мне что-то поднимается, и мне хочется кричать. Этот грёбаный дом полон людей, которые приказывают мне и не замечают, что это
Я делаю, как он говорит, но, когда вижу, что один из мужчин закидывает ноги на антикварный французский приставной столик в стиле рококо, теряю всякое подобие здравого смысла и самосохранения. Я ставлю поднос на тяжёлый журнальный столик, уже заваленный напитками и пепельницами, наполненными окурками сигар.
Обычно я хорошая девочка. Слишком хорошая. Слишком послушная. Милая. Но иногда —
Я подхожу к человеку с ногами в стоптанных ботинках на бесценном антиквариате, подаренном матери моего отца президентом Франции. Я наклоняюсь и сбрасываю его ноги.
— Это бесценный антиквариат, на который ты поставил свои грязные ботинки. Прояви немного уважения.
Он резко встаёт, быстрым движением отодвигая стул, на котором сидел. Я тяжело сглатываю. Боже мой, да в нём, наверное, два метра или около того. Кроме того, он обладает массивным телосложением, что я должна была понять по его огромным ногам. Он уродлив, с бритыми волосами, сломанным носом, сильно выдающимися вперёд челюстью и бровями, что придаёт ему неандертальский вид.
Сердце колотится, я смотрю на него, а он улыбается. Не зная, как реагировать, я моргаю, и тут он стремительно протягивает руку и хватает меня за горло. Я пищу, когда воздух покидает мои лёгкие. Земля вырывается из-под ног, и он толкает меня с такой силой, что я ударяюсь о стену.
Я инстинктивно хватаю его за руку и пытаюсь ослабить хватку. Он рычит что-то непонятное на иностранном языке. Не итальянский.
Мой взгляд дико метается по комнате, но никто из мужчин не выглядит обеспокоенным. Я бесполезно скребу пальцами его руку, а он рычит мне в лицо, как бешеная собака.
Я пытаюсь оттолкнуть его от себя, но он продолжает бросаться своими гортанными словами.
Успокоившись, я понимаю, что