Дом из пепла и стекла

Я смотрю на Кэрол и удивляюсь тому, что её щёки заливает краска.

— Ну, спасибо. Как мило. Итак… вы, голубки. Расскажите мне о вашем медовом месяце, — она фокусируется на Иветте с милой улыбкой.

— У нас его не будет, по крайней мере, не сразу, мы очень заняты, — Иветта смеётся, и это слишком высоко и слишком коротко.

— Да, я понимаю, вы очень заняты… Чем ты занимаешься, Иветта?

О, Боже, не делай этого, Кэрол. Ты обещала.

— Я, конечно же, управляю домом. Теперь у нас есть постояльцы. Ну, или были, пока Нико не переехал.

— Да, Кэрол, я уверена, что ты помнишь, как я тебе это говорила, — я бросаю быстрый взгляд на свою крёстную, но она лишь улыбается мне в ответ.

— О, конечно. Какая оригинальная идея — превратить поместье Рейвенбрук в гостиницу. Как… причудливо.

Приносят первое блюдо, и мне удаётся запихнуть в себя лишь пару ложек водянистого супа, так как я чувствую лёгкое недомогание. Айрис, к счастью, спасает положение, легкомысленно рассказывая о своей странной вере в то, что всю необходимую энергию можно получить от солнца, и если бы у нас в Северной Европе было достаточно солнца, то людям не нужно было бы есть. У неё много странных убеждений, в основном связанных с едой и альтернативными методами лечения. Некоторые из них обоснованы, а некоторые кажутся мне совершенно странными.

Летом она два месяца пила только зелёный сок во время очищения организма. В другой раз я застала её с раздвинутыми ногами, обнаженной на траве, под лучами солнца на её заднице, потому что, видимо, в наши дни это в порядке вещей. Если на свете и существует какая-то форма учения, Айрис о ней слышала и была ею увлечена.

— Если бы ты не ела несколько месяцев подряд, даже в тропиках, ты бы умерла, — Нико насмехается, делая большой глоток вина.

Она сужает на него глаза.

— Я не говорю, что не надо есть вообще, но можно прожить на гораздо меньшем количестве пищи. Одни только фрукты и много воды могут прокормить человека в солнечном климате. Нам нужно менять рацион в зависимости от того, где мы живем. Здесь, на севере, нам нужно много мяса.

— Ты не ешь мясо, — отмечает Нико.

— Нет. Я этический веган, но, если бы я им не была, я бы ела мясо.

Я не могу понять, как человек, столь социопатически настроенный по отношению к людям, может испытывать чувства к животным, но очевидно, что Айрис может. Хотя то, что она не ест мясо, похоже, не распространяется на одежду.

— Ты носишь кожаные вещи, — говорю я. — Этический веган, конечно же, не будет носить кожу?

Она покраснела, и её ледяной взгляд метнулся в мою сторону. Чёрт, я не должна была её злить. Эта женщина и так безумна, без того, чтобы я её раздражала.

— Кожа — это побочный продукт, — терпеливо объясняет она, как ребенку, — поэтому я использую её, так как в противном случае она пропадёт, но я не поддерживаю промышленность, употребляя мясо в пищу.

— А, конечно. Понятно. Это, конечно, более этично, чем позволить бедной шкуре прозябать где-нибудь на свалке, — Кэрол говорит это с полной серьёзностью, и я использую свою салфетку, чтобы скрыть улыбку.

Знает ли Айрис где-то в глубине души, что люди находят её напыщенность и идиотские рассуждения забавными? Думаю, ей было бы неприятно, если бы это было так.

— Этичный веган, который носит кожу. Новаторская идея, но грандиозная. Думаю, мы все можем за это выпить, — Кэрол поднимает свой бокал с шампанским, и Айрис, явно не понимая, насмехаются над ней или чествуют, медленно поднимает свой, улыбаясь.

Сейчас на столе красное и белое вина и шампанское, и большинство из нас пьют белое вино. Кэрол пьёт шампанское, а Нико — красное вино.

Время от времени я ловлю себя на мысли, что смотрю на него, но тут же отвожу взгляд. Я не хочу смотреть на него. Для моих невинных глаз он слишком привлекателен. Его профиль поражает своей красотой, но не в чистом, скучном виде. Нет, в его облике есть что-то блудливое.

В свете, отбрасываемом люстрой, его глаза кажутся морским стеклом, вымытым на берег. В его взгляде есть опасность, такая же глубокая, как дно океана. Когда он смотрит на свой бокал с вином, его ресницы разметаются по щекам, закрывая взгляд слишком красивой для мужчины, густой завесой. Но меня интригуют именно коварные отметины человека, который не в себе. Зазубренный шрам, яркий и свирепый, как удар молнии, пересекает его загорелое, закалённое лицо, а сильные, жилистые руки отмечены синяками мужчины, который отказывается, чтобы с ним возились.

Он просто великолепен. Однако этот неоспоримый факт не означает, что я должна терять от него голову. Внешняя красота, которой он обладает, ничего не стоит, если за ней скрывается гнилая суть.