Дом, из рассвета сотворенный

Ты глаголешь: Николас, почерпай силу свою во Мне, ибо настанет день, когда возьму бремя твое на плечи Мои и выйду в улицы градские. Ей, Господи, внемлю Тебе. Я питался Тобою в Святой Ночи и доселе полон Тобою и ничего иного не брал в уста и не возьму ни в День сей, ни в Ночь.

Во время первой Твоей Мессы церковь была заполнена всего на треть или наполовину. Были добрые миряне, из испанцев также и сиа, но потом многие пришли. Думать приходится, что либо резчик не закончил Тебя, либо задержался Ты в пути. Но вырезанное им из кедра малое подобие Матери Твоей воистину дивно и свято есть и походит даже на Владычицу, что у его преосвященства, хотя поменьше будет и волос не настоящий. Так что нынешний год Ты был у нас в облике Пресвятого Отрочати Пражского, и, думается, Венчик Твой подобал Тебе, хоть и лежал в соломе и вкруг Тебя были неразумные создания Твои. Иносенсия была опять Твоим ангелом-благовестителем. Сан-Хуанито — отцом Твоим Иосифом. Волхвами были Авелино опять, Паскаль и Вивиано. Ослятею Твоим — поумневшая за год Лупита.

Августин же и Франсиско — Твоими ягнятами, и у них пока и рост и разум ягнячий. Но они пели Тебе, и, думаю, Ты слышал, даже если и глух был к ним, и ревностно молюсь, да не спящим пребывал еси!

Шествием понесли и унесли Тебя к Доминго Гачупину, в чьем доме Ты пребудешь до Богоявления. Слушайся хранителей Твоих, Младенче, ибо я разлучен с Тобою. Там песнопения индейские и барабаны, а я в том не участник, и одинок, и утомился. Надеюсь я, что Франсиско зайдет ко мне утром.

Далее, в году 1875-м:

5 января

Обрезание Твое. По прошествии 8 дней, когда надлежало обрезать младенца, дали Ему имя Иисус, нареченное Ангелом прежде зачатия Его во чреве.

Вчера поздно, на возвратном пути из Кьюбы, едва не сбросил меня конь мой, когда вдруг заяц прыгнул, а я дремал озябши. Дремал и Тио, и вскинулся, поскакал, и сегодня хромает хуже прежнего, хоть я и вел его в поводу остаток пути. Со времени последней моей поездки в Кьюбу умерли там Авенисио Люсеро и Хесус Бака. Мария Дельгадо исповедовалась мне в 9 смертных грехах и 32 прегрешениях! И дивится чрезвычайно этим смертным 9 своим, грехам, точно чудесам каким.

Услышал я нынче о странном младенце, родившемся 3 числа у Мануэлиты Фрагуа, жены Диего. Таких зовут альбиносами, он белее всех виденных мною младенцев, в том числе и белой расы. Вокруг глаз и рта у него мертвенная синева, но в остальном дитя, по-моему, здорово. И скудные белые волосики на черепе, как у старика, и плач едва слышен. Я посоветовал окрестить не мешкая и в 3 часа крещу. Имя ему Хуан Рейсе.

Ночь. А ныне еженощно нападает на меня озноб и жар, и худо сплю я. Днем легче, но самое малое 4–5 раз трясет меня подолгу кашель. Колеблюсь я теперь выходить в непогоду, но велик заданный Тобою труд. Ни к чему не лежит мое сердце, к одному Тебе, и вкушаю лишь немного хлеба и мучной болтушки, хотя принес мне Франсиско славный кус оленины, а прежде я, бывало, любил ее больше баранины и говядины.

Затем на протяжении многих страниц шли почти сплошь библейские тексты и выписки из проповедей. Пропустив их, отец Ольгин раскрыл книгу ниже. В нее было вложено там письмо, которое брат Николас написал кому-то, обозначенному лишь инициалами, — возможно, родственнику. Хотя отец Ольгин раза два читал это письмо прежде, как и большую часть записей, но сейчас впервые обратил внимание на то, что почерк Николаса изменился в малозаметных частностях. Утерялось что-то из былой терпеливой твердости, не хватало уже выдержки или целеустремленности. Осторожно взяв письмо, он развернул его. Письмо занимало его чрезвычайно, как если бы он написал его сам в удостоверенье своей веры, чтобы переписывать и перечитывать позднее.