Дом Кёко

Смерть — нормальное явление, конец обязательно наступит. Как рассвет. Признаки крушения мира вечерами были налицо за каждым окном. Сэйитиро не нравилось, что Осаму, Сюнкити и Нацуо в такой ситуации торопились погибнуть. Личное «крушение мира», конечно, неотвратимо. И физическая, и духовная смерть разбивает мир, словно стекло. Все они выбирают одежду по себе. Но Сэйитиро раздражала такая уверенность. Он собирается жить вопреки своей уверенности. Без суеты, терпеливо жить, даже если крушение мира неизбежно: оно, как форменная одежда, идёт каждому. Для этого существует золотое правило — жить чужой жизнью.

Несмотря на это, он страшился оттенков личной трагедии, которые опутали Осаму, Сюнкити и Нацуо. В этом сквозили роскошь и пышность, отвергаемые им. Индивидуальность — вот что было для Сэйитиро традиционной роскошью и пышностью. Лишь он, надев скромный пиджак, должен жить в чужой роли, пусть это и бесплодно. Чтобы избежать пронзительных глаз бога смерти, он вынужден поступать как персонаж персидской легенды, прятавшийся в шумной базарной толпе.

Сэйитиро убрал дочитанное письмо в карман и перевёл взгляд на лежавшую рядом газету «Геральд трибьюн». Там крупным шрифтом напечатали статью, полностью противоположную идее крушения мира. «Американская экономика. Небывалый в истории расцвет!»

Америка, преодолев спад деловой активности тысяча девятьсот пятьдесят третьего и пятьдесят четвёртого годов (он был незначителен и не привёл к мировому кризису, как после Первой мировой войны), стремительно подняла экономические показатели. Доходы населения, предположительно, превышали триста миллиардов плюс двадцать миллионов долларов и достигли небывалого в истории рекорда.

Волны процветания докатились до Европы и Азии, мировая экономика взлетела на самый высокий послевоенный уровень. И, вопреки экономической теории Маркса, это доказывало способность капитализма возрождаться, как птица феникс.

Экономическая колонка «Геральд трибьюн» преподносила данные в виде статистических выкладок и подробных объяснений. Совсем как университетская газета, восхваляющая победу своей команды в футбольном матче.

Сэйитиро хорошо знал, что это не вымысел и не преувеличение. Он находился в опорной точке мирового процветания, ходил в офис в центре Уолл-стрит, наблюдал, как рушатся экономические прогнозы начала века. Исторически неизбежные угрозы — старушка-астрология, как прежде, уже не могла напугать людей.

Но именно это стало явной предпосылкой того, что Сэйитиро называл крушением мира. Нью-Йорк был фундаментом мирового процветания и одновременно фундаментом масштабного крушения мира, центром «единственной достоверной реальности». Нью-Йорк постоянно умирал и воскресал. Здесь непрерывно рушили старое и возводили новое. Рядом с группой небоскрёбов в форме кристалла строили современное, в десятки этажей здание, напоминавшее хрупкую стеклянную ширму. На широкой зелёной поверхности стеклянных стен, словно огромные открытки, чётко отражались старые нью-йоркские, утонувшие в красках небоскрёбы.

Когда далёкие отзвуки чудовищного процветания Америки достигли островов на Востоке, там жило крошечное сообщество молодых людей, одним из которых был Сэйитиро. Теперь актёр умер, боксёр получил увечье, художник близок к помешательству. Это было тихое, но явное безумие. Пройдя через личные трагедии, они выбрали сообразную своему характеру смерть, но, как считал Сэйитиро, дело на этом не закончилось. Они всего лишь бросили себя и своё тело в круговорот перерождений. По ту сторону физической и духовной смерти их ждал причудливо фантастический, омерзительный объект перерождения!

Легенды о перерождении из древних земледельческих обрядов распространились по миру в разных формах, затронув не только Нью-Йорк, но и Европу, Китай Мао Цзэдуна, даже молодые, только что обретшие независимость страны Азии и Африки. Это было единственное в своём роде современное верование, история и идеи которого сопоставлялись произвольно.

Некая идея выглядит умершей, но обязательно воскресает, идеализм, исчезнув, опять царит, но уже в новой форме. Получается, что идеи убивают друг друга.

Однако Сэйитиро чувствовал, что сами легенды о перерождении, сама тайна перерождения — это неоспоримые признаки гибели мира. Он живёт, веря в окончательное, бесповоротное, единое крушение мира, поэтому убеждён: не существует ни новой жизни, ни перерождения.

Тем не менее ему нравилась исполненная естественного пафоса атмосфера Нью-Йорка. В этом большом городе, напоминавшем застывшую на сером лице гримасу, жила «душа, не ведающая завтра».

Сэйитиро удовлетворённо вздохнул.

«Осаму умер, Сюнкити изувечен, Нацуо… Да, мне не в чем их упрекнуть. Упрёки сродни помощи. Мы должны гордиться, что до самого конца не пытались спасать друг друга. Поэтому наш союз жив и сейчас».

— Пойдём прогуляемся, — несколько раз повторила Фудзико.

Выдалось редкое воскресенье, когда не нужно было никого встречать или провожать. Фудзико уже переоделась.