Дом колдовства

— Не слишком-то хорошо, в сущности. Со мной он был очарователен. Он несколько лет работал у отца Максин как первый химик, но Максин, став управляющей, на это место поставила Стала, а Фремонта сделала его ассистентом. Вот почему он ушел и открыл собственное дело..

— Максин считает, что он просил ее выйти за него замуж исключительно ради того, чтобы завладеть ее предприятием. Это так?

— Конечно, это вполне возможно, но я ничего об этом не знаю. Чуть ли не с первого дня она испытывала к нему сильное недоверие, даже предубеждение, но она всегда любила поступать, следуя своим эмоциям.

— А Джонатан Лорд?

— Мне кажется, что он, в сущности, неплохой человек. Но он невероятно слабый и страдает к тому же комплексом неполноценности, в отличие от Максин, которая сумела так преуспеть за короткий срок, прошедший после смерти их отца.

— Вы считаете его подозреваемым номер один потому, что он нуждается в деньгах, чтобы оплатить долги, и, кроме х01,0» ищет возможность отомстить своей сестре?

— Что-то вроде этого, но у меня нет никаких доказательств. Может быть, я очень несправедлива.

Она довольно долго раздумывала, потом глубоко вздохнула и бросила:

— Вы, без сомнения, примете меня за сумасшедшую, но я думаю, что в этом деле есть нечто более важное, чем украденная формула.

— Что, например?

— Я не могу сказать точно, потому что это только предположения. Я всегда старалась, чтобы мои отношения с Максин Лорд не выходили за рамки, отделяющие секретаря и хозяйку. Так гораздо лучше. Да, конечно, мы называем друг друга по имени, и я часто обедаю у нее, но это все. С одной стороны, она очень симпатичная женщина, но с другой — человек сложный. У меня такое впечатление, что у нее двойственное отношение к людям, которые ее окружают. Мой кабинет находится рядом с ее, и дверь в него часто остается открытой. Не подумайте, что я подслушиваю, нет. Но я просто не могу не слышать некоторые вещи.

— Только не останавливайтесь, пожалуйста,— умолял я ее.

— Это меня всегда беспокоило,— пробормотала она,— но до истории с формулой я могла сказать себе, что меня это не касается, и забыть. Когда она остается наедине с кем-нибудь, то всегда старается показать себя с такой стороны, которая наиболее смущала бы этого человека. Поверьте, она умеет быть оскорбительной. С Джонатаном — это всегда ее преимущество как делового человека. Максин все время дает ему понять, что она умнее и энергичнее его и что предприятие придет в упадок, если он возьмет его в свои руки. С Лео Сталом — это секс. Бедный болван оставался неподвижным, когда она терлась о него и мурлыкала о духах. С Фремонтом — почти всегда легкие удары по голове, подобно тому, как похлопывают собаку, и фразы типа: «Теперь у вас есть шанс, что я выйду за вас замуж. Тогда я смогу объяснить вам, как делаются дела на больших предприятиях». Подобные выходки делали его совершенно больным.

— А какого рода оскорбления использует она по отношению к вам? — небрежно спросил я.

Щеки ее сразу покраснели,

— Мне кажется, она не позволяет ничего злого по отношению ко мне. Я уже вам говорила: я всегда делала все возможное, чтобы сохранить между нами безличные отношения. Но время от времени она все же вставляла мне шпильки, например: «Как жаль, что некоторые девушки испорчены по своей натуре, а другие — нет». Или: «Конечно, трудно, когда нет ни капельки сексапильности, но вы не огорчайтесь, душенька, вы отличная секретарша». Первое время, возвратясь домой, я страшно переживала, но потом стала решительно сопротивляться ее выходкам. Теперь, когда она говорит мне что-нибудь подобное, я отвечаю ей шуткой, и она замолкает.

Я встал с кушетки, она тоже, и мы оказались друг против друга. Потом я осторожно снял с нее толстые очки и уронил их на кушетку.

 — Но что же вы...

Ее фиолетовые глаза снова стали нежными и ясными, когда она, немного сощурившись, наклонилась вперед, чтобы лучше видеть меня.

— Я нахожу вас очень соблазнительной,— очень убедительно проговорил я.

Затем я ее обнял, прижал к себе и поцеловал. В течение двух секунд она вырывалась, как фурия, отталкивая меня, но потом обмякла, и ее нежные губы приоткрылись. Сейчас был. не тот момент, чтобы предаваться размышлениям, но я не мог удержаться и не вспомнить, что губы — только составляющая часть искусства поцелуя и что основное — это осязательное удовольствие от прикосновения двух тел. Моя рука легко скользнула вдоль ее спины и добралась до бедер. Но тут своей грудью я ощутил нечто вроде железной брони, которая разделяла нас. Пальцы же, нащупав материю юбки, стали по этой броне безуспешно барабанить. Может быть, она почувствовала то, что я переживал, или моя рука на ее бедре нарушила моральный кодекс мисс Пятницы, не важно. Неожиданно она вырвалась, размахнулась и влепила мне классическую пощечину. Она пришлась как раз на ту сторону лица, по которой в полдень меня молотил Оги Кран. На какое-то мгновение я совершенно оторопел.

— Вы... вы... подлый! — задыхалась она.— Уходите!