Дом колдуньи. Язык творческого бессознательного

Как видно из таблицы 14, по мере продвижения к мифу меня­лись многие показатели: самое длинное письмо было написано в первый день, самое короткое — в последний. Наиболее частотные слова отражают тему и общий настрой писем — первые два текста посвящены взаимоотношениям с собственным бессознательным (постсознательным), третье письмо — без адреса — себе и бытию; четвертое письмо — сыну (ты), пятое письмо — себе и связи с ми­ром, и, наконец, шестое, адресованное сыну, в конечном итоге адре­совано себе новому (я).

Все лексические показатели постепенно приближаются к сред­ним показателям универсальных славянских суггестивных текстов: понижается предсказуемость, возрастает объем словаря, уменьша­ется плотность текста. Таким образом, показатели суггестивности текста увеличиваются и, по-видимому, можно считать, что письма выполнят свою аутосуггестивную функцию.

В таблице 15 мы проследим, каким образом менялся граммати­ческий состав писем и попытаемся проанализировать еще несколь­ко формальных лингвистических показателей, а в таблице 16 срав­ним средние показатели различных типов текстов.

Как показывают таблицы, письма содержат повышенное коли­чество местоимений (что, по-видимому, определяется жанром), по­ниженное — существительных. Количество глаголов и наречий со­относимо с соответствующими показателями в художественных и суггестивных текстах.

Чтобы представить динамику лингвистических показателей в более наглядной форме, приведем еще несколько цифр в габлице 17: N -  число лексических единиц в тексте вообще; L — количество разых слов; средний размер предложений в словах; коэффициент сло­варного разнообразия; коэффициент логической связности (количест­во служебных слов); коэффициент глагольности; количество место­имений 1-го и 2-го лица; количество прилагательных и наречий.

Из таблицы явствует, что средний размер предложения умень­шается, т. е. нарастает напряжение. Коэффициент словарного раз­нообразия достаточно высокий и изменяется незначительно. Коэф­фициент глагольности, гораздо больший 0,6 — свидетельствует о готовности к деятельности (созидательной, как свидетельствует текст писем). Количество местоимений 1 числа — достаточно боль­шое — в первом и последнем письмах составляет приблизительно 1/10 всех слов, что отражает повышенный интерес к собственной личности, местоимения 2-го лица преобладают в 4 письме к сыну, что прекрасно коррелирует с содержанием. И наконец, количество прилагательных и наречий свидетельствует об эмоциональном пе­реживании событий автором писем.

Такое вот получилось лингвистически осмысленное восхождение к вершине. О самой вершине (мифе) мы поговорим в соответствующем разделе.

Аналогичный анализ текстов писем можно проводить в процессе работы динамической группы, группы библиотерапии и т. д. Лингвистическая объективация информации предоставляет психотерапевту пищу для дополнительных размышлений и основу для более точной диагностики состояния пациента.

Глава 10. «Удав» в каждом из нас (лингвистика в терапии)

Удавъ — величайшая змЬя, Boa constriktor, кото­рая удавляеть обвоемъ добычу свою, пожирая ее затьмъ цЬликомъ.

В. Даль

Есть желтая змея одна:

В сердцах, достойных наиболе,
Она царит, как на престоле.
«Хочу!» — ты скажешь. — «Нет!» — она.

Ш. Боллер

Змеиные, непрожитые сны Волнуют нас тоской глухой тревоги. Словами Змия: «Станете, как боги» Сердца людей извечно прожжены.

М. Волошин

Это наблюдение натуралистов известно столь хорошо, что ста­ло, по сути дела, общим местом. Малоподвижный удав не спеша приближается к своей жертве, та же вместо того, чтобы пытаться скрыться, убежать, спастись, покорно и неподвижно ожидает своей неизбежной участи.

Р. Киплинг в повести-сказке «Маугли» описывает такого удава: «Вся сила удава — в тяжком ударе головой, удвоенном силой и тя­жестью всего тела. Если вы можете представить себе копье, или та-ран, или молот весом почти в полтонны, направляемый спокойным, хладнокровным умом, обитающим в его ручке, вы можете себе представить, каким был Каа в бою...

Не одно поколение обезьян воспитывалось в страхе и вело себя примерно, наслушавшись от старших рассказов про Каа, ночного вора, который умел проскользнуть среди ветвей так же бесшумно, как растет мох, и утащить самую сильную обезьяну; про старого Каа, который умел прикидываться сухим суком или гнилым пнем, так что самые мудрые ничего не подозревали до тех пор, пока этот сук не хватал их. Обезьяны боялись Каа больше всего на свете, ибо ни одна из них не знала пределов его силы, ни одна не смела взглянуть ему в глаза и ни одна не вышла живой из его объятий».