Дом корней и руин

– Платье? Боюсь, оно слишком праздничное, чтобы носить каждый день.

– Так надень на праздник, – сказал Алекс, отправив в рот ежевичку, присыпанную сахарной пудрой.

– Праздник?

– А разве ты не слышала? Мама только об этом и говорит. На следующей неделе.

Я нахмурилась:

– Она упоминала небольшой ужин…

– Дофина Лоран мыслит только в больших масштабах, – усмехнулся он. – Приглашены по меньшей мере двадцать семей.

Я не смогла скрыть удивления.

– Так много…

– Она мечтает перезнакомить тебя со всеми друзьями и похвастаться, что первой обнаружила твой талант. – Александр сжал губы и тщательно взвесил свои следующие слова. – На самом деле я надеялся, что этот вечер станет хорошим поводом показать всем тебя. Показать… нас.

– Нас? – переспросила я, обрадовавшись такому неожиданному повороту.

Работая над портретом, мы проводили время в разговорах обо всем на свете – от искусства и его любимых книг до забавных историй о дальних родственниках и об изменениях в Блеме, которые он хотел бы осуществить в будущем. Александр обладал легким очаровательным остроумием, и, хотя я знала, что ему приятно в моем обществе – и оба его родителя, казалось, практически сразу сошлись на том, что мы были бы прекрасной парой, – он еще никогда не озвучивал своих намерений. А поскольку он ничего не говорил, я чувствовала, что мне тоже не стоит ничего высказывать, поэтому мы оба молчали – точнее, болтали обо всем остальном, постепенно изучая друг друга, шутили и смеялись.

Это было совсем не похоже на ухаживания Уильяма за Камиллой: иногда я украдкой подсматривала, как они сидели друг напротив друга в Золотой гостиной и, попивая чай из чашек с серебряной каймой, обсуждали погоду или цены на рыбном рынке. У нас же не было ни формальностей, ни строго выверенных комплиментов и потупленных взглядов «как положено». Просто… мы.

– Нас, – неуверенно повторил он. – То есть… если бы ты хотела, чтобы были… «мы».

Он облизал губы, и в этот момент мне захотелось подойти и обнять его. Очевидно, он чувствовал себя невероятно неловко, будто боялся стать более уязвимым, если попытается как-то обозначить наши отношения.

– Я… я очень полюбил тебя, Верити. Надеюсь, ты это знаешь.

Я кивнула, опасаясь, что любые мои слова могут разрушить этот момент.

– Я никогда не позволял себе даже думать о том, что когда-либо… познакомлюсь с таким приятным и чудесным, таким умным и талантливым человеком, как ты, и таким хорошим выбором для… – Он протянул руку и ласково погладил меня по щеке. Я улыбнулась в ожидании продолжения. – Я всегда считал, что из-за этого… – он похлопал свободной рукой по подлокотнику кресла, – я никогда не смогу жениться. – Александр сильно покраснел и откинулся назад, рассеянно размахивая руками, словно это могло помочь подобрать правильные слова. – То есть я не говорю, что мы поженимся. Я просто… Я только… – Он зажмурился, окончательно растерявшись. – Я хотел сказать, что… Я бы очень хотел ухаживать за тобой, Верити Фавмант. Если позволишь, – выпалил он, как будто боялся не успеть. Через мгновение он приоткрыл один глаз и посмотрел на меня. – Ты… ты смеешься!

Я не могла сдержать улыбку.

– Ты так волнуешься…

– Да, – согласился он.

– Прости, – сказала я, ласково накрыв ладонью его руку. – Не нужно так волноваться… ты же знаешь?

– Это непростой разговор, поэтому я, собственно, и не начинал его раньше… Ты симпатична мне, Верити. Даже больше. Я… Ты мне дорога. Очень, – заключил он, взъерошив темные волосы. – Когда я просыпаюсь, я думаю о тебе. И ночи напролет я думаю о тебе. Но я понимаю, что жизнь со мной… с этим креслом… вряд ли может показаться тебе привлекательной.

Мне стало так больно за него, когда я представила, какие мрачные мысли об одиночестве посещают его светлый ум. Я осторожно придвинулась поближе к нему.

– Меня никогда это не смущало, – заверила я. – И не будет.

– Ты не знаешь этого, – возразил Александр. – Ты…

– Я знаю, что хочу – что всегда хотела – сделать это, – решительно заявила я и, к нашему общему удивлению, подалась вперед, поцеловав его в губы.

Это был наш первый поцелуй, мой первый поцелуй, и он был… Я отметила, что на вкус он как лимонад и ягоды… и приятное послеобеденное солнышко. Провела кончиками пальцев по его лицу, по тем самым линиям, которые я рисовала уже сотни раз, но только сейчас ощутила по-настоящему.

«Это просто первый поцелуй», – напомнила

я себе, ощущая удивительную отстраненность. Я анализировала каждое действие, каждое движение, каждое ощущение, его запах и вкус и при этом ощущала какую-то тревожную пустоту. Разве я не должна чувствовать что-то большее? Я думала, меня должна была

охватить страсть, от которой перехватывает дыхание… или что-то в этом духе. Хоть что-нибудь.

Неужели это… Неужели это все, что можно испытать при поцелуе? Не может быть! Поэты сочиняют сонеты и поют песни явно не об этом. Он показался мне каким-то… механическим. Я отстранилась и попыталась понять, что я сделала не так. Или мы? Может, неправильная поза? Напор? Надо было сильнее или нежнее?