Дом, которого нет

– Мы тоже под прицелом. Но не камер.

– И вряд ли разберёшь, что тяжелее.

– Поклажа для слона и моськи разна.

Про "тяжесть" неуместно и сравненье.

– Ты, главное, не отдаляйся насовсем.

– Мы всё разрулим, Ло. Ответим всем.

Ты, главное, ори вот так поменьше. –

Она с каким-то облегченьем засмеялась,

в обнимку лёжа с ним. Из всех трёх женщин

подругой Лора Яну оставалась.

По мне, так красной нитью может быть

лишь дружба в жизни. Век нельзя любить.

Инесса, как домой к себе вступила, там

в смятеньи опустилась на кровать.

Maman et cetera – с балконом оккупировать

решили зал. Велись беседы. – Стать

женой ему вот так, с бухты-барахты мне?

Притом, что Лора тоже… ой не радует

сложившееся положенье. Не вернусь

туда, где одногруппники. Что будет?

Его я даже будто бы боюсь. –

Взрыв смеха пересёк её раздумья.

Смеялись в зале, чокаясь шампанским.

"Малышка", жмурясь, наблюдала краски.

Всего на час помладше, чем сестра,

считалась маленькой. Теперь это бесило.

– Я слышала, любовь снимает страх.

Знать, не она… Но что? Нет этой силы

ужаснее. Покрутит у виска

мне мама, если выдам, что и как.

Часы в нём тикают, в кармане на груди.

Железное сковал себе он сердце.

А я – зачем? Не вижу впереди

ни танцевальных, ни иных надежд. Ей

так здорово, наверно, механически

собой владеть: и чувством в том числе! –

Упала сверху пледа. Инструмент,

расстроенный в нуля после концерта.

Канатоходец с оружейником, чтоб свет

давать, "к чему и что", исчезли

до появления. А нежная Суок

в тепле дрожала с головы до ног.

(заметки на полях) Менестрель Шервудского леса

Слишком много точек, а одна не ставится.

На груди портрет твой я ношу, красавица.

Жаль, что в медальон тот не добавить локон.

Мысль с приворотом всё же где-то ёкает.

О свободе воли рассуждают много.

Бытовуха душит. Ни тебя, ни Бога.

Крепостные стены: километры, годы.

В катапульту сесть бы, да с разлёта – в воду.

Варваров встречает ров; гниют там гости.

В башне королевна из слоновой кости.

Залепить себе бы, дурню, оплеуху.

Ведь моя Мадонна на поверку – шлюха.

Часть

XVII.

Лиственные

и

хвойные

#np Desturbed – Master of war

Кривляю рифму и меняю вскользь размер.

Всё потому, что не поэт, уж извините.

Я краснобай и сочиняльщик, кто вне мер.

А буквы пляшут сами. Что винить их?

Кусок фантазии желает рассказаться так,

и не иначе: не перечу ему, это факт.

Паук смотрел на спящую. На локоть опирая

заломанную руку, а щёку – на ладонь.

Реальный, между прочим, кадр: смотрел, когда спала я

(от взгляда и проснулась), мой тот, кому "не тронь".

Во сне казалась Лора, расслабленная, Инь.

Одно лицо сестёр двух. И целый ряд картин.

Паучье сердце – тайна, потёмки и так далее.

Про Яна говорить мне порою тяжело.

Он полон неких знаний, когда-то резал даль ногой,

но в лоб оборотиться с ним – как разбить стекло:

изрежешь руку раньше ты, чем комнату увидишь,

за рамою что прячется. Его понятней – идиш.

Не драка ради драки, не власть во имя власти,

но центром быть способность, особенно своим.

Нарисовав в тетрадке, прости господь, ряд свастик,

смогла бы (не зазорно) людей я проявить.

Нет, эгоизм не катит. Здоро́вы в идеале

размеры эго в… "дядей" такого не назвать мне.

Где есть самовлюблённость, там эго подавлялось.

В любимом аналитиками детстве, где нет букв.

Подросший тип навёрстывает то, что ущемлялось.

(И моветон глагольных рифм видала я в гробу.)

Объект самооценки – субъект предельно важный.

Чем оченьки ровнее зрят, тем меньше "якать" жажда.

У нас ведь как: мужчина родную маскулинность

и пестует, и холит, ну, словно в люльке чадушку.

Махаться без причины или жену обидеть

(за счёт неё, похоже, поднять себя в своих глазах

пытаясь) – это признаки духовной деградации,

а не того, что Зевс – отец. Иль матери казался им.

Про свастику сказала без связи я с нацизмом.

Тот символ очень древний, значенье его – Солнце.

А то ведь любят граждане, глаза убрав под призму,

о пропаганде некой до срыва голосов выть.

Свобода исповедовать любые убеждения

кончается, вестимо, там, где преклоню колени я.

Я уважаю разные религии и мнения.

Священных книг для каждой ментальности найдётся.

Но почитать заразою небесное свечение –

отказываюсь, право. Нас не было б без солнца.

Мужчина – это полюс для женщины, спирали.

И тот, и та находятся в самих нас. Вот. Не знали?

А свастика – вид сверху. Процесс "её" вращения

вокруг "него". Всё это внутри одной… меня,

любого человека: будь он хоть обеспеченным,

в шмотье от Лагерфельда, хоть бомж Максимильан.

Печальная история, как знак украсил флаги

продувших армий, так что теперь табу и сам стал.

В другом встречаем только проекцию себя же.

Мужчина ищет женщину, а женщина мужчину.

Но в обществе таком, как «прогресс свободы» нажил,

нет ролевой модели и – к делению причины.

Нет в мальчиках желания мужами становиться.

А девочки с деньгами лишь намерены любиться.

Играть удобней в бога, на шее мамки сидя,

перед собою видя – себя с мечом, в компе,

чем раны и ожоги, следами битв за близких,

иметь. «Все го на мид». Я герой, но налегке.

В трусах и с чашкой чаю. Мы не в раю, ребята.

Чтоб рай образовался, мир должен рухнуть в ад наш.

Таких, как Ян, не свете почти что не бывает.