—
Лахли переводил взгляд с Мейбрика на убитого и обратно, потом на коробочку в руках, на лежавшую без сознания женщину, снова на Мейбрика. При других обстоятельствах это зрелище могло бы показаться ему неописуемо смешным: обнаженный мужчина с запекшейся на волосах кровью, по лицу и груди которого стекала вода, труп — обладатель говорящей коробки и женщина с руками, привязанными к столу.
— Кто они? Не имею ни малейшего представления, — отозвался наконец Лахли, поднимаясь на ноги и пробуя кнопки по очереди, пока голоса не смолкли. — Но я это выясню. Одевайтесь, Джеймс, не стойте нагишом. И смойте кровь с волос, пока она не засохла совсем.
Безумец провел рукой по липким, редеющим волосам и скривился, потом снова склонился над корытом и начисто промыл голову. Он достал платье, в котором приехал из Ливерпуля, и молча оделся. Слава Богу, снадобье начало оказывать на него свое действие, и он сделался спокойнее и тише. Лахли обыскал так и не подававшую признаков жизни женщину и обнаружил спрятанные у нее в одежде предметы, еще более странные, чем те, что он нашел на мужчине. Он не имел ни малейшего представления о том, для чего предназначено крошечное устройство с каким-то подобием линзы, спрятанное в ее шляпке, не говоря уже о другой штуке, испускавшей тот тускло-красный свет, который он заметил в темном подземелье. Так он стоял, хмурясь, пока не услышал за спиной шаги. Мейбрик подошел и остановился у него за спиной.
— Что это? — тихо спросил тот, ткнув пальцем в маленькую трубочку, из которой исходил свет.
— Не знаю. Она испускает слабый красный свет.
— Я ничего не вижу.
Лахли посветил прямо ему в глаза.
— А вот так?
— Ничего.
Даже когда торговец хлопком смотрел прямо в эту штуку, он не замечал этого красного свечения, отчетливо видимого Лахли. Все занятнее и занятнее… Штуковина с линзой и источник красного света соединялись проводами с тяжелым, явно плотно набитым чем-то устройством, спрятанным у женщины под плащом. Материалом корпуса оно напоминало устройство для записи голоса. Только у этого имелись и металлические детали, кнопки и рычажки, а также поверхность со странной фактурой на одной из сторон, напоминавшая темное окно, сквозь которое, правда, не было видно ничего. Собственно, в отличие от крышки странного фонографа, оно даже не было прозрачным.
В карманах Лахли обнаружил еще одну непонятную, жесткую карточку, до странности большую сумму наличными, маленькое зеркальце, всякие женские причиндалы для ухода за собой и кучу разнообразных мелочей непонятного назначения. Одежда женщины была абсолютно заурядной: недорогой, но прочный плащ, тяжелые шерстяные юбка и корсаж поверх нижних юбок и комбинации… Вязаные чулки, крепкие и хорошо сидящие на ноге туфли… Тяжелая сорочка под корсажем…
А вот
— Из чего, дьявол подери, это сделано? Это ведь не резина, хотя похоже на резину, и как сработано…
— Можно, я ее порежу? — сонно, сквозь действие снадобья, предложил Мейбрик.
— Нет, Джеймс. Она моя. — Он оглянулся. Торговец хлопком сонно покачивался на ногах. — Идите сюда, Джеймс, вам лучше полежать и отдохнуть. — Он сдвинул неподвижную, полуобнаженную женщину вбок, освободив место для Мейбрика. Оставив женщину на несколько минут, Лахли занялся погружением Мейбрика в глубокий транс и стиранием из его памяти воспоминаний о его, Лахли, участии в событиях сегодняшней ночи или о странных предметах, обнаруженных ими. Обо всем остальном тот мог сколько угодно писать в своем дневнике по возвращении домой.
— Когда вы сможете вернуться в Лондон, Джеймс? — прошептал он.
— Не знаю… не скоро… дела…
— Черт возьми, нам нужно найти эту валлийку в Миллерс-корт и уничтожить ее, — продолжал Лахли. — И чем скорее, тем лучше. Очень хорошо, Джеймс, в следующий раз, когда вы вернетесь в Лондон, вы найдете для меня женщину в Миллерс-корт — ту, что говорит по-валлийски. Эту женщину вы убьете следующей.
Сонное лицо Мейбрика ожило, и на нем обозначился хорошо уже знакомый Лахли голод.
— Я хочу резать ее… изрежу ей лицо, подлой шлюхе, отрежу сиськи, поцелую их, отрезанными…
— Потом, Джеймс. Вы сможете сделать все это, но только в следующий ваш приезд в Лондон. — Глаза Мейбрика снова закрылись, а дыхание замедлилось. — Позже…
— Спите, Джеймс, — шептал Лахли. — Когда вы проснетесь, возвращайтесь в Ливерпуль. Вы совсем не будете помнить обо мне, пока я не пришлю вам телеграмму. Только тогда вы вспомните мое имя, это место. Спите, Джеймс, и пусть вам приснится, как вы потрошите шлюху из Миллерс-корт…
Торговец покорно уснул.