— Там внутри пять ее фотографий, — оказал Уоррен, — одна цветная, а остальные черно-белые. Телефонный номер, по которому ты сможешь разыскать меня, и почтовый ящик, которым ты можешь пользоваться, — все в конверте.
— Почтовый ящик тоже в конверте? — спросила Тутс невозмутимо.
— Нет, моя умница, почтовый ящик на почте, на Люси-Сёркл, а в конверте только
— Я думаю, так, как мне платил Отто.
— А сколько это?
— Пятьдесят баксов в час.
— Мечтать никому не возбраняется…
— Но столько мне платил Отто, — сказала Тутс, пожимая плечами.
— Да брось ты, — сказал Уоррен.
— Сколько же платите
— Сто шестьдесят за восьмичасовой рабочий день.
— Мечтать никому…
— Послушай, это двадцать баксов в час.
— Спасибо, делить я еще умею. И за кофе тоже спасибо, — сказала Тутс и встала. — Было очень приятно познакомиться.
— Ну-ка сядь, — сказал Уоррен.
— Чего ради? Чтобы ты смог нанять вылечившуюся наркоманку по цене какого-то рикши? Не выйдет, мистер Чамберс.
— Снова возвращаемся к мистеру Чамберсу? Ну, а как звучит двадцать пять в час? — спросил он.
— Сорок звучит лучше, — сказала она.
— Тутс, мы оба знаем расценки.
— Думаю, что знаем.
— Текущая расценка — это тридцать пять в час.
— Тогда почему же ты предложил мне двадцать?
— Потому что, если бы ты все еще принимала кокаин, ты бы вцепилась и в это.
— Значит, ты все еще проверяешь?
— Нет, когда ты запросила пятьдесят баксов, было похоже, что ты прикидываешь, сколько соломы ты сможешь купить на такие деньги.
— Я сказала «пятьдесят», чтобы ты подумал, что не так уж я безумно нуждаюсь в этой работе.
— А ты безумно нуждаешься в ней?
— Я нуждаюсь в работе, — сказала она. — Ты хочешь платить мне двадцатник, что ж, отлично, я согласна, но это не означает, что я наркоманка.
— Я заплачу тебе тридцать пять, — сказал он. — Плюс накладные расходы. Больше просто не могу.
— Спасибо, — сказала она и кивнула.
— Хочешь еще немного кофе?
— Нет, я хочу взяться за работу, — сказала она, беря конверт.
Охранник у ворот весил не менее ста пятнадцати килограммов. На нем была коричневая униформа, на поясе в кобуре красовался большой пистолет.
— Да? — резковато, почти грубо, бросил он Мэтью.
У него были торчащие уши, маленькие черные усики, такого же цвета аккуратно прилизанные волосы и карие глаза, сидящие слишком близко друг к другу. Он был похож на сильно увеличенную копию Адольфа Гитлера.
— У меня назначена встреча с миссис Брэчтмэнн на одиннадцать часов, — сказал Мэтью.
— Ваше имя?
— Мэтью Хоуп.
Охранник нажал кнопку на селекторе.
— Миссис Брэчтмэнн?
— Да, Карл?
— Мужчина по имени Мэтью Хоуп говорит, что у него назначена встреча на одиннадцать часов.
— Пропустите его.
— Хорошо, мадам.
Он надавил на другую кнопку. Ворота начали медленно раздвигаться.
— Езжайте по дорожке прямо до конца, — сказал он. — Паркуйтесь справа.
Мори Блум как-то говорил Мэтью, что полицейские считают себя хорошими ребятами, так как блюдут закон, а всех правонарушителей — плохими ребятами, поскольку они закон нарушают. Хорошие ребята не любят плохих ребят. Спроси об этом любого полицейского. Недостаток этого принципа состоит в том, что в нем нет места для оттенков: один в неположенном месте паркует свой автомобиль, другой совершает убийство, и оба должны уместиться в категории плохих ребят, так как оба нарушили закон. Если же вы заспорите с полицейским и попытаетесь объяснить ему, что при всем том вы являетесь добропорядочным гражданином, он мигом наденет на вас наручники за сопротивление задержанию, а потом швырнет вас на заднее сиденье своей машины, словно пластиковый мешок с мусором.
Патрульный полицейский на шоссе мог своим поведением за пять минут разрушить образ блюстителя закона как этакого доброго, симпатичного парня. Мори говорил, что полицейским не мешало бы время от времени думать об этом.
Этому же Карлу «Гитлеру» достаточно было полминуты, чтобы волосы на загривке Мэтью ощетинились. А был он всего лишь охранником.
Мэтью холодно кивнул ему, завел свою «гайа» и проехал через открывшиеся ворота вверх по дороге. В зеркало заднего обзора ему было видно, что Карл стоит, уперев руки в бедра, и смотрит ему вслед. Ухоженная дорога плавно вилась между посадками сосен и пальм. Солнечные лучи отражались от полированного желтовато-коричневого капота машины. Слышался приглушенный плеск волн, накатывавшихся на невидимый берег, и аромат морской воды доносился через открытые окна машины. Флорида. Мэтью улыбнулся. И не спеша направил машину по очередному изгибу дороги.
Тут и возник перед глазами дом Брэчтмэннов, во всем своем величественном блеске, метрах в пятнадцати от кромки Мексиканского залива, воды которого в этот ясный солнечный день едва заметно переходили от изумрудно-зеленого цвета на мелководье к кобальтово-голубому на глубине.