Дом Крови (СИ)

Всю ночь, а особенно сумерки раннего утра я работал словно раб на галере. Помогая раненым: залечивая раны, ожоги и травмы. К тому же мне самому было очень интересно. Попробовать кожеплетение на людях. Как я и ожидал, никакой особой разницы я не почувствовал, и за этот короткий отрезок времени, когда я мог брать силу обоих царств, я успел вытащить чуть ли не с той стороны пятерых. Я отложил самых тяжелых и ждал утренних сумерек. Потому что в ином случае, просто не в силах был им помочь.

Каким образом тот парень дожил до утра, известно только одному Всевидящему. В драке ему разодрали половину внутренностей, а когда до него дошла наконец очередь, он был уже бреду и ничего не соображал, стоя одной ногой в могиле. Его младшая сестра обливалась слезами обреченно сидела прямо на земле у таверны, которую с моей легкой руки перевели в лазарет, она уже видно даже не надеялась. Каково же было ее лицо, когда занесли ее бредящего брата с окровавленным, разодранным животом, а спустя буквально пару минут он выходит уже на своих ногах, живой и абсолютно невредимый.

Когда заносили самых тяжелораненых, а спустя пару минут они выходили уже сами, окружающие люди начали роптать, и смотреть на меня как явление Всевидящего простому народу. Одним из таких оказался костеродный, родственник хозяйки города, ему тоже не повезло при прорыве угодить в лапы мертвецам. Он неверяще, округлив глаза пялился на свою переломанную и пожеванную руку, что принесли вместе с ним, но отдельно, и бок, что ему разодрали. Ведь все было на месте и были полностью целые. Даже Клето сидевший на ступеньках открыл рот в удивлении, когда тот вышел. Кому как не ему знать, что такие раны не вылечить, да еще нанесенные не сталью, а гнилыми ручищами мертвых полными всякой заразы.

Как только закончились сумерки я позвал Клето и сказал, что сил у меня больше нет, лечить народ я больше не в состоянии. К тому же это была чистая правда. Кожеплетение это не заклинание, а навык, оно не требует каких либо долгих плетений и громадных затрат силы. Но вот на живых людях применять я его могу лишь дважды в день, в очень ограниченный отрезок времени. А источник у меня был пуст, как не осталось и сил физических, я действовал на чистом упрямстве.

Накопившаяся усталость и отдача от истощения давали о себе знать, меня натурально шатало, словно моряка после трех бутылок во время сильной качки. Я на подгибающихся ногах, уставший и злой, весь грязный и измазанный в чужой крови поплелся забирать свою госпожу, потому что кроме меня входа в ставку костеродных ни у кого не было. Хозяйка разрушенного города тоже решила пока временно изъять какую-то таверну поприличней и там собирались все выжившие знатные люди и костеродные. И Марика скрестив свои стройные длинные ноги самым бессовестным образом сидела в середине таверны, вела светские беседы обсуждая ужасы прошедшей ночи: очень артистично и правдоподобно охала и ахала, прикладывала руку к лицу изображая удивление и испуг, а заодно вино потягивала.

Классовое различие и корпоративная этика все же накладывали свой отпечаток. Для всех этих людей я был хоть и маг, но в первую очередь простолюдин, а во вторую слуга ордена. А таких любили, но только когда они полезны и желательно на расстоянии. А не когда грязный как свинья хмурый субъект приперся к ним. Марика времени не теряла, нашлась уже пара воздыхателей, которые напрочь отказывались расставаться с красивой девушкой. Эта парочка молодых и горячих голов попавших под темные чары кровожадной красавицы видно не знали, что я был вместе с ней. Как и все в округе они были взвинчены последними событиями, и молодая, бурлящая кровь требовала выхода. Как и все благородные господа они были помешаны на идее «защищать», да вдобавок они решили произвести впечатление на потрясающе красивую и молодую девушку из их сословия и загородили ее от меня, стискивая рукояти своих мечей, защищая. Идиоты. Это им всем требовалась защита от нее, а по иронии судьбы, единственный, кто мог их защитить — это был я.

Но Марика увидела меня, она встала и одарила их сладкой, словно падевый мед улыбкой. Ее темное притяжение это просто нечто. Если бы я ее не знал, мне бы самому эта улыбка запомнилась на всю жизнь. За такие улыбки мужчины, что начинают войны, сдаются самозабвенно, полностью и без остатка. У бедных парней начисто крышу сорвало. Они словно две мухи угодившие в сладкие сети, смотрят на нее как свою богиню — со всем обожанием.

Она подошла ко мне своей плавающей походкой, блеснув глазами. И тут я понял: она уже проголодалась. И скорее всего в качестве жертвы приметила одного из этих оболтусов, так что я сказал еще до того, как Марика начала что-то объяснять: