Дом, куда возвращаемся

— Помогло… Посмотри, как детей стараются приучить. А долго ребенку: раз, два и верит. А попробуй тогда отучи… Была я раз, видела. Стоит как ягненок… Ему бы бегать, в прятки играть, а он уже умолк, сжался, всего на свете боится…

И тут кто-нибудь неожиданно замолчит, посмотрит в окно, а потом махнет рукой и скажет:

— Чтоб они сгорели, эти диспуты, остановку свою давно проехал.

Василек

На стук из-за сарая выкатилась с лаем маленькая, с вершок, лохматая собачонка и, чуть не кувыркаясь через голову от злости, подкатилась к моим ногам. Собачонка, как звоночек, подбежала ко мне и неожиданно остановилась, подняла вверх мордочку — удивилась, видно, что не удираю.

Во дворе, небольшом, но аккуратном и чистом, поросшем травой, человек сушил сено: перекидывал его граблями, подбирая снизу, растрясал.

— День добрый вам!

— Здорово, если не смеешься. — Человек был старый, лет под семьдесят, но с веселым и живым, как у молодого хлопца, взглядом.

— Мне надо проверить, как вы за электричество платите…

— A-а, ну тогда идем в хату.

Зашли. Хата большая, на две половины, и пустая, без всяких знакомых атрибутов: телевизора, ковров на стенах… В одном ее углу на большой двуспальной кровати лежала женщина и стонала. Черное одеяло, которым она была накрыта, все время дрожало — женщину, видно, трясло.

— Нет у нас счетчика, да он и не нужен мне — две лампочки всего, без розетки. Мы так платим, вот ваша книжка, — говорит старик.

Я вдруг почувствовал, что заболела голова. Захотелось на улицу.

Вышел из хаты в сени. Я не курил, но, увидев, что хозяин достает из кармана сигареты, попросил закурить.

— И давно она так?

— Жена? Давно, третий год уже. В прошлом году речь отнялась. И не хуже и не лучше.

— А врачи что говорят?

— Не все врачи могут. Пробовали лечить — не получилось. Болезнь такая — нервная.

— Вы что, вдвоем так и живете?

— Так и живем, — человек грустно усмехнулся.

И я еще раз удивился, какие добрые у него глаза. Как у ребенка, чистые и беззащитные. Давно я не видел таких глаз.

— Есть еще сын и дочь. В Сибири живут, будто тут у нас места мало. Года три назад приезжал сын, говорил: продавайте все, поедем ко мне. А теперь куда я поеду — тронь во ее, и все… Да и привык уже к селу: и до войны, и после войны тут вот как пень сижу. Хату год назад перебрал — думал, сын вернется. Не очень-то бросился… А так — ничего. Корову держу. Государство не забывает, помогает: и мне и хозяйке пенсию платит. В колхоз и рад бы сходить, так за женой же надо смотреть: как дите — и пить и есть подай…

— Знаете что, давайте адрес оставлю, если случится что, мало ли чего… Чем смогу… — Болело, прямо ломило в голове, и эти слова хоть немного утишили боль.

— Да ничего, проживем. Не надо мне помощи, пенсия есть, на хлеб хватает. Проживем…

Когда уже выходил, услышал с улицы крик:

— Васи-ле-ок, молоко неси!

Возле хаты остановилась подвода, с нее слез человек, который собирал у колхозников молоко в белые бидоны.

— Сейчас, сейчас, — мой хозяин шагал следом за мной с кринкой в руках.

Я прошел по улице и, словно потерял или забыл что, оглянулся. Два пожилых человека стояли у подводы и смотрели мне вслед.

Теория относительности и ломоть хлеба

Как говорил один отрицательный персонаж из какого-то современного кинофильма, началась в моей жизни неудачная полоса: то, за что брался, не получалось и не делалось, а то, за что надо было браться, лежало или стояло нетронутым…

В это время надумал я «познакомиться» с теорией относительности, о которой много слышал от разных людей, а иногда читал даже в научно-популярной литературе. Говорили и утверждали, что эта теория объясняет поведение небесных светил и атомов, объясняет строение вселенной. Трудно представить, но я почему-то был уверен, что именно эта умная теория поможет мне найти причины собственных неудач и ошибок, поможет разобраться в себе самом, понять себя. Все и началось-то с этой теории…

Я стал слишком часто думать про людей, думал, из чего состоит человек, чем заканчиваются его радости и огорчения, — и все как-то распадалось: разные путаные мысли овладевали мною, но ни одной из них я не мог «отдаться», выделить ее среди других, назвать спасительной, — тот конец, к которому приближается от рождения каждый человек, путал все, а мне хотелось точно и ясно знать ответы на простые вопросы: откуда, зачем и почему?..

Я стал часто задумываться над тем, какова природа человека, как он устроен, из чего состоит. Нельзя сказать, что я такой уж неуч, что ничего не знал и не понимал вовсе, нет, но уровень знаний может быть разный, и мне хотелось знать как можно больше.

В тишине читального зала городской библиотеки сидел я за столом, обложившись двумя толстыми книгами: одна из них была про теорию относительности, а другая — словарь по физике. Я нырял носом из одной книги в другую и мало-помалу, как темной глухой ночью в незнакомом бездорожном лесу, продирался среди сложных и мудреных понятий к истине.