Дом, куда возвращаемся

…Помывшись, полураздетый пойдешь к хате, теплый ветер будет сбивать тебя, в темноте будет шуметь невидимая липа, звезд не будет видно, но облака увидишь: серые, со светлыми мазками, словно кто-то собирается рисовать картину на небе и подбирает нужные краски.

А когда тебя всего проймет мягкий июльский ветер, когда вспомнишь другие вечера — маленький, в отцовских валенках, надетых на босу ногу, сквозь сугробы карабкаешься домой из бани, а над головой блестят светлыми искрами звезды, чисто и легко тебе, кажется, оттолкнись от земли туда, к звездам… — и тогда почувствуешь то, за чем ехал.

Впереди еще ночь, будет стонать во сне мать, за стеной будет шуршать ветер, будто кто руками шевелит сено, а ты будешь лежать в кровати, и в груди будет что-то щемить и щемить.

Спелые яблоки

1

Антон приехал домой поздно, последним рейсовым автобусом, когда в селе уже почти ни у кого не светились окна и только из окон их хаты лился белый с фиолетовым оттенком, как от электросварки, свет.

Ни калитка, ни двери не были заперты. Антон зашел в хату и увидел мать — она спала на кровати, откинув голову на подушку. Гудел телевизор, передачи давно кончились, но он был включен и заполнял комнату тем же бледно-фиолетовым светом, что пятнами лежал под окнами во дворе.

Антон щелкнул выключателем — вспыхнула, аж зажмурился, сотка-лампочка, от ее света сделалось теплее и веселей; он выдернул из розетки шнур от телевизора — экран погас, установилась тишина, только тогда и проснулась мать.

— A-а, кто тут? — Она подхватилась, не разобрав ничего спросонья, начала тереть глаза, потом огляделась, удивленно протянула: — Ты-ы…

— Я, — сказал Антон, словно без этого «я» мать не узнала бы его. Сел на скамейку у стола, все еще держа портфель в руке.

— Проспала я, все кино ждала. Ждала, ждала и на тебе — уснула, — оправдывалась мать. — Устанешь за день, набегаешься, ни рук, ни ног не чуешь.

Мать говорила, застегивала на себе платье, а глаза ее спрашивали о другом: ну как ты, что нового? Антон заметил: за эти два месяца, которые он не был дома, мать постарела. Может, все это ему только привиделось, потому что мать теперь была без зубов — две белые пластинки лежали в кружке с водой, а может, потому что очнулась от сна…

Наконец мать оделась, ступила босыми ногами на пол, поправила волосы рукой и показалась Антону очень маленькой.

— Ты, наверно, с дороги есть хочешь? А я теперь и не варю ничего, — сказала мать. — Одна — так не хочется. Давно, когда семья была, охота брала. А теперь так обленилась…

Антон слушал мать и думал о другом.

— Ты, может, заболел или случилось что? — не выдержала мать.

— Да нет, все хорошо. Завтра же годовщина по отцу, так я и приехал. — Антон наконец посмотрел в глаза матери, и она быстро отвела взгляд, словно не договорила что-то. Антон подумал, что такое уже было когда-то.

Около года назад, когда больной отец лежал в постели, он, Антон, собрался косить полоску, выделенную им колхозом за сданное молоко. Уже одетый, он стоял у порога хаты, и отец, с трудом подбирая слова, давал советы, как косить. «Ты на пятку косы нажимай и локоть от себя не очень отпускай, на пятку нажимай», — говорил отец и глядел прямо в глаза. И Антон почувствовал, что отец хочет сказать про что-то совсем другое, не про косьбу, нет, про что-то другое, но не решается…

Антон вспоминал это и глядел на мать: она резала хлеб, клала в тарелки соленые помидоры, огурцы.

— А может, завтра коня попросим — картошку надо перепахать. Я уж и не надеялась. Где там одной… Уже многие перепахали, у таких, как я, осталась… Заморозки скоро, по радиву передавали.

2

— Вставай, сынок, — будила мать, — люди за конями идут.

Антон проснулся сразу, будто и не засыпал, и тут же вспомнил сон.

Стоит он на своем дворе и чего-то ждет. На дворе не то утро, не то вечер — сумрачно и ветрено. И вдруг множество птиц замахало над головой крыльями — такое было с ним в детстве, когда на выгоне в летний дождь поймал он вороненка, только что выучившегося летать. Вороненок каркал, вырывался из рук, и тут неизвестно откуда слетелись вороны и, шумно хлопая крыльями, каркали, летали над головой…

Антон глянул вверх и увидел отца. Отец плыл среди облаков, будто ветром его относило, огромного-огромного, плечи его скрывались в облаках, а ноги были у самой земли. И радостно и страшно стало Антону. Радостно, оттого что отец перед глазами, живой и здоровый, а страшно — что уж очень огромный и неизвестно, куда плывет. Антону очень хотелось, чтоб отец увидел его, сказал ему что-нибудь, но он даже и не посмотрел в его сторону…

Антон одевался, обувал кирзовые отцовы сапоги и все время думал про удивительный сон. И хотя хорошо понимал, что в этом сне, как и в любом сне, не стоит искать смысла, но почему-то все время спрашивал себя, куда плыл отец, почему он ничего не сказал Антону, даже не посмотрел на него…

На дворе уже совсем рассвело. Ночью выпал первый снег, прибелил землю, но это не страшно — земля еще теплая и снег растает.

Антон не стал есть, сказал матери, что позавтракает, когда пригонит коней, и вышел на улицу.