Дом малых теней

Стены кроваво-красного цвета вспыхнули со всех сторон. Еле-еле сдерживая крик, Кэтрин повернулась к изножью кровати, готовая к чему угодно.

И облегченно выдохнула — так, что заныли ребра. Взгляд затуманился от слез.

Фигура все еще была там — неподвижная, безликая, выжидающая.

Портняжный манекен. Посадка плеч такая, будто отсутствующая голова была гордо поднята. На нем висело то самое платье, что Эдит выбрала для нее на смотр.

Ее облегчение было временным — вернулась тупая боль в переносице, возобновилось с удвоенной силой жжение в горле. Кэтрин тошнило. Что за дрянь они дали ей выпить? Могла ли эта настойка быть такой старой, что стала непригодной? Может, это отвар опиума? Но опиум вроде бы не горчит. Хотя Кэтрин не удивилась бы, узнав, что старушки припрятали где-то в доме опиаты. Она представила себе старые, хрупкие руки Эдит, разводящие тертый белый порошок спиртом. Но если подумать, Кэтрин стало клонить в сон задолго до того, как ей дали микстуру. Тогда что-то подмешали в еду? Не в этом ли Эдит однажды упрекнула Мод при ней?

Она потрогала свое лицо. Лоб и щеки — холодные, никакой температуры, никакого озноба. Состояние сродни тому, что испытываешь утром после похмелья. Но пробуждение не развеяло всех тревог. Безмолвная экономка, должно быть, внесла наряженный манекен в комнату, пока Кэтрин спала, но она не слышала, как кто-то входил в комнату, и не помнила, чтобы кто-то включал свет. Как это было возможно? И зачем нужно приносить сюда ужасное платье для беременных, что носила мать Эдит почти век назад, именно сейчас?

Кэтрин чувствовала себя слишком одурманенной и слабой, чтобы определиться, был ли это еще один странный ритуал Красного Дома или очередной уродский розыгрыш. Она откинулась на подушки, перекатившись на чуть менее влажную и смятую часть кровати. Подтянув ноги к груди и обхватив их руками, она стала думать, как же быть дальше, и сама не заметила, как думы перетекли в смутное подобие дремы.

Пробудил ее звук собственного голоса. Она не открыла глаза — они и так были чуть ли не вытаращены в темноту.

Кэтрин вскочила с постели уже во второй раз за ночь. Еще один транс? Вот такого раньше точно не было. Они происходили только тогда, когда она была рассеяна, но бодрствовала. Уже второй невыносимо яркий сон отступил — пусть и не так быстро, чтобы его детали не вернулись напоследок трепещущими неприятными вспышками.

Группа маленьких фигурок у подножия ее кровати. Или это дети в масках? Двое из них точно улыбались, держась за керамические ладони портняжного манекена. Девушка в шляпке и куклоподобный мальчик. Настоящие волосы были плотно вшиты в бесцветный фарфор его головы. Старомодный костюмчик плотно сидел на тщедушном тельце, будто мальчик перерос его или напялил вещи младшего брата. Поля шляпки бросали на лицо девушки тень, и ничего, кроме худого подбородка и одеревеневшей улыбки, разобрать было нельзя.

А еще в этом кошмаре на плечах у манекена была голова — бледное лицо с темными слезящимися глазами было частично скрыто вуалью, прикрепленной к широкополой шляпе. Шляпа была украшена темными цветами, совсем как старинный свадебный торт.

За фигурами мальчика и девочки маячило нечто кожисто-морщинистое, темное, бельма его жутких глаз нетерпеливо вращались. Маленький рот на смоляно-черном лице был открыт, жизнерадостно демонстрируя желтые зубы. Та самая мартышка из заснятого представления Мэйсона, убежавшая прочь с головой Генри Стрейдера?

Еще одна маленькая фигура, похоже, пострадала в результате недостаточно бережного обращения — ее керамическое лицо потрескалось, то тут, то там были видны не то сколы, не то шрамы. Неужто сам Маэстро-Обличитель собственной персоной?

Она приметила и кустистые усы, топорщившиеся из-под поношенной личины большого зайца. Должно быть, под нею скрывалось что-то куда более неприглядное. Лицо под заячьей маской смотрело на нее сквозь глазные прорези нарисованными на дереве очами-льдинками.

И за всем этим собранием — щупальца какого-то овеществленного мрака, трепещущие с нетерпением, чуть ли не с восторгом…

Кэтрин дрожала. Ее глаза обшаривали каждый обозримый дюйм комнаты, пока сон не растворился до конца. Теперь она даже могла уверить себя, что находится в комнате одна.

Ей приснились куклы в спальне Эдит, и ее состояние объединило их образы с теми, что были засняты на пленку. Пожалуйста, пусть будет так. Если она и могла положиться на что-то в своей жизни, то точно не на воображение, что поворачивалось против нее в наихудших обстоятельствах.

Теперь ее тело казалось высохшим, как одно из сохранившихся творений Мэйсона. Лекарство, что ей дали, — но для чего? — взяло губы и язык сухим налетом. Этот вкус Кэтрин попыталась смыть водой, но ничего не получилось. Теперь стакан лежал пустым на полу.

Каждый шаг к огромному умывальнику отдавался резкой болью в голове. Потрогав лицо, казавшееся горячим и сухим (на самом же деле — холодное и липкое), она обхватила себя за плечи дрожащими руками. И ночнушка, и все, что под ней — хоть выжимай. Подняв с пола халат, Кэтрин завернулась в него.