Мы смотрим друг на друга, и я первая не выдерживаю его уверенного и самодовольного взгляда. Надо как-то сбить с него спесь. Он считает себя чересчур умным.
— Почему ты никогда не говоришь о себе? Ты выпытываешь у меня информацию, но о своём прошлом не говоришь ни слова? — меняю тему и теперь подавляю улыбку, потому что Томaс немного мрачнеет.
— Я не выпытываю у тебя информацию. Ты любишь поболтать, Флорина, а я за годы работы в церкви научился слушать. Я хорош в этом.
— И в игнорировании вопросов тоже. Так что насчёт тебя? Почему не говоришь о себе?
— Ты никогда не спрашивала обо мне, Флорина, — пожимает он плечами. — Ты никогда не интересовалась, что я чувствую, какой была моя жизнь, и что меня привело на Аляску.
— Я спрашивала, — возмущаюсь я.
— Нет. Не спрашивала. Ты следовала только правилам, как робот, что, вообще, презираешь. Но ты никогда не спрашивала меня, как я себя чувствую во всей этой обстановке.
— Потрясающе, я ещё и эгоистка. Ладно, Томaс, спрашиваю сейчас. Где ты был всё это время? Почему тебя не смогли обнаружить? Много ли встречал таких же, как ты? Что случилось с тобой в прошлом? Ты сбежал из деревни, а где жил? И…
— Погоди, слишком много вопросов. Я же говорю, ты нетерпелива. Тебе нужно знать всё и сию же секунду, так не бывает, Флорина. На всё нужно своё время. И сегодня я готов рассказать тебе что-то одно, завтра другое. Иначе мы выберемся отсюда только через пару месяцев.
— Ладно, сойдёт. Начинай. Я хочу знать всё, что ты сейчас готов мне рассказать.
Томaс смотрит на меня крайне внимательно, словно прикидывая в голове, может ли он мне доверять или же нет? А я жду. Он сказал, что я нетерпелива, а я очень терпелива, раз до сих пор не откусила ему голову за затянувшуюся паузу.
— Хорошо. Но поклянись моей душой, что ты никогда не расскажешь обо мне кому-то. Поклянись мной. Если нарушишь клятву, то убьёшь меня, — произносит Томaс, подхватывая мою руку и касаясь ей своей груди в области сердца. Я задерживаю дыхание, слушая его быстро бьющееся сердце. Оно такое мощное. А сколько же там боли? Каждый, кто живёт больше ста лет знаком с болью и разочарованием, с предательством и жестокостью. Это закономерность, факт.
— Я клянусь твоей душой, что никто не узнает то, о чём ты мне расскажешь. Никогда, — выдыхаю я.
Томaс улыбается мне и кивает. Ему, оказывается, было это очень важно. И он поставил на кон самое ценное, что у меня есть — себя.
Глава 28
Вампиры любят болтать о себе, нам просто хочется покрасоваться в первые сто лет, насколько мы крутые. Мы рассказываем всё, в том числе и о том, кто мы есть. Но чем старше мы становимся, тем меньше нам хочется разговаривать, тем больше информации сохраняем втайне и тем сильнее опасаемся открывать свои души, которые предпочитаем считать тёмными. Мы любим быть драматичными. У нас ведь все эмоции и чувства обострены, поэтому если мы страдаем, то делаем это похлеще, чем ты, мой друг, видел в фильмах. Поэтому, когда приходит время, чтобы рассказать о себе, то мы все испытываем трудности. Нам нужны подсказки.
— Ты жил в деревне? Но ты явно не с рождения жил на Аляске.
— Мы перебрались туда в пятнадцатом веке, в самом начале. А до этого жили на территории современной Венгрии, в лесах, в очень дремучих лесах.
— Так близко к нам? Почему же мы о вас не знали? — хмурюсь я.
— Твой отец знал.
— Что? — Я шокировано привстаю, но Томaс одним лишь взглядом заставляет меня погрузиться обратно в воду.
— Да, я видел его. Я вспомнил об этом, когда увидел его портрет. Раньше я не знал, как его зовут. К нему обращались обезличено, но я запомнил его лицо. Он приезжал к нам несколько раз, мой отец принимал его, и я был удивлён, что он улыбался ему. Мой отец был жестокой мразью. Он прятал все улики процветающего у нас рабства, как и меня тоже прятал. Но я подсматривал. Я был ещё мал, чтобы понимать, кто это. Когда я немного повзрослел, то отец поведал мне, что нас окружают плохие вампиры. Те, кто хочет нашего подчинения и смерти. Они не принимают нас, и мы платим им золотом за свою возможность жить. Они собирали с нас дань и не трогали нас, поэтому мы нападали на деревни и воровали людей. Мы продавали их другим вампирам. Сначала обучали быть рабами и продавали. Зачастую это были дети. Он говорил, что если я уйду дальше деревни, то меня убьют за нарушение нашей договорённости.
— Это же ложь. Да, мой отец собирал дань, но иначе было нельзя. Мы жили среди людей и войн, да и дань была мизерной, — шепчу я.