Дом на горе

Да и не о бражниках одних разговор… Не стало, кажется, теперь и других больших насекомых, наполнявших собою в те годы бесконечные летние дни. Куда подевались эти гигантские черные муравьи, стравливая которых в лохани с обычными красными лесными я играл в гладиаторов? Где, скажите, хищная оса-пескорий, прилежно закапывающая добытую и законсервированную гусеницу в заранее вырытую и замаскированную камушком норку? Где, наконец, майские хрущи с восковыми ребристыми надкрыльями? Помнится, их толстокожие белые личинки попадались во множестве эдакими жирными шестиногими запятыми – стоило лишь копнуть лопатой песок в саду… С этими личинками я, наверное, встретился прежде еще, чем со взрослыми жуками, – зато момент знакомства, так сказать, с имаго Melolontha Melolontha сохранился в памяти довольно отчетливо.

Мне было лет шесть или семь – в школу я, возможно, уже ходил, но к концу мая занятия завершились, и отец взял меня в пятницу вечером с собой на дачу. Добрались поздно, наскоро поужинали и легли спать – даже не успев прочувствовать перемену окружающей обстановки. Я тут же заснул, а утром, раскрыв глаза, обнаружил вдруг себя в зачарованном царстве. Деревянный дом дышал утренней тишиной и едва различимым ароматом черемухи, по обыкновению зацветающей здесь дней на десять позже, чем в городе. Солнечный свет падал в окна, словно бы забыв о том, что принужден законами оптики к прямолинейному распространению, – и принимался сновать сквозь дверные проемы из комнаты в комнату, отражаясь от выцветших до легкой желтизны обоев, как от зеркала. Почему-то я сразу понял, что сейчас в доме один – отец, как видно, был во дворе или же пошел поздороваться с соседями, – не знаю. Соскочив с кровати, я прямо так, босиком и в ночной сорочке, направился к двери и, миновав проходную комнату, где стоял телевизор, высунулся в кухню. Здесь также было пусто, чисто и солнечно – на обтянутом клеенкой столе не осталось никаких следов давешнего ужина, и лишь у ближнего его края стояла баночка из-под компота, наполненная примерно на треть чем-то темным и словно бы шевелящимся. Движимый любопытством, я подбежал к столу (загадочная баночка была лишь ненамного ниже уровня моих глаз) и стал рассматривать ее содержимое через стекло, не решаясь взять руками.

Внутри сидели какие-то странные существа – их было, наверное, около дюжины, – с дивными, похожими на пальмовые листья, усами и элегантными красно-коричневыми пастельными надкрыльями. «Кто это? Мышата? Нет…» – завороженный, я глядел, как эти создания пробуют выбраться на свободу, тщась подняться по глади стекла – вставая задними лапками на спинки товарищей и раскачиваясь из стороны в сторону…

Вскоре вернулся отец и рассказал мне, что это майские жуки, что сейчас как раз у них лёт, и вчера вечером, когда я уже спал, он вышел на улицу, и там их было видимо-невидимо – без особого труда, голой рукой он насшибал несколько штук и посадил в банку – чтобы мне показать.

Пару часов спустя я уже знал про майских жуков все. Знал, что едят они листья одуванчика, а также – березы, в кронах которой и проводят светлую часть дня: я навострился обнаруживать их на нижних ветках и затем сбивать жуков на землю прицельно брошенной палкой. К концу дня та самая банка из-под компота оказалась наполненной почти под завязку, а когда настали сумерки, я увидел и лёт – отец специально позволил мне бодрствовать позже обычного.

Помню, что нескольких жуков мы привезли потом в город – и я торжественно выпускал их на свободу, забравшись с ногами на подоконник. Вытряхнутые из банки, хрущи сперва замирали, подняв голову и, как видно, нюхая новый для себя воздух, затем делали по нескольку шагов туда-сюда, словно бы осваиваясь на взлетной полосе, после чего становились в стартовую стойку (всякий раз безошибочно ориентируясь относительно улицы) и, медленно расправив надкрылья, тяжело взлетали с грацией мушкетной пули. Какие-то пятнадцать минут – и банка опустела совсем, и лишь влажные следы жучиных экскрементов на стекле напоминали мне о недавнем приключении…

И – чтобы закончить о насекомых – самое, должно быть, раннее: мухи. Я, кажется, совсем еще маленький, меня отправили в кровать ради дневного сна – но мне не спится: лежу на спине и смотрю в потолок, считая (если только я умел тогда считать) шляпки выстроившихся в неровные ряды гвоздей, крепящих оклеенный бумагой оргалит к потолочным рейкам. Прямо надо мной свисает на толстом желтом проводе лампа в ужасном цилиндрическом плафоне. Плафон, похоже, вообще самодельный, покосившийся, скроенный из какого-то подручного материала, как и многое другое на даче. В городе такая штука была бы немыслима. Впрочем, я тогда не понимал подобных нюансов…