Дом на Луне

Сантехники в замасленных комбинезонах — молдаване, одного из них звали Марчелло, второго — синеглазого — Грегоре, что привело Риту в дополнительный восторг, все же заглянули в ванную комнату: никаких следов озер, вышедших из берегов, Рита была сама невинность.

Снова разлили по рюмкам напиток неясного происхождения. Грегоре степенно повел застолье.

— Давайте выпьем за то, чтобы наши желания, — важно тостировал он, — всегда совпадали с нашими возможностями!

— Желания сбываются, Грегоре, имейте в виду! — радостно подхватила Рита. — Причем, как правило, это случается не вовремя и в неограниченном количестве. Как я мечтала, что после войны мой однополчанин Коля Ральников придет ко мне домой и увидит меня в новом платье! И вот кончилась война, я учусь в университете, у меня новые знакомства, новая любовь. Однажды возвращаюсь — а у нас дома в Большом Гнездниковском сидит Коля Ральников — называет мою маму «мамашей», чай пьет, уже утюг починил… Я была в ужасе!

В течение всего их неожиданно и своевольно вспыхнувшего праздника Марчелло, молча, уплетал сэндвичи, пока «малышка» не поинтересовалась:

— А у вас какое образование, ребята?

Тогда именно Марчелло солидно ответил:

— Высшее сантехническое, — до этого момента он не проронил ни слова.

Тут позвонила другая Ритина подружка — Тильда Осиповна. У Риты обычно включена громкая связь, чтобы они вместе с Фимой участвовали в любых переговорах, так что участники развеселой пирушки услышали голос Тильды, исполненный могучей жизненной силы и великих планов на будущее.

Она сказала:

— Маргарита Степановна! У меня в мае будет день рождения. Мне исполнится девяносто лет. Поскольку все мои знакомые умерли, я беспокоюсь, что мне никто не позвонит, не поздравит и не подарит подарков!

— Тильда?! — вскричала Марианна. — Она разве жива? Девяносто?! Да что она выдумывает? Ей больше ста лет! Я с ней жила в одном доме, мне было три года, а ей уже шестнадцать! У нее отец Осип — очень женщин любил. Один раз он вскочил у всех на глазах в пролетку с лошадями, усадил туда какую-то красотку и уехал.

— И до сих пор не вернулся! А мы его все ждем! — послышался голос Тильды. — Кто там у вас говорит? — она спрашивает.

— Тильда! — кричит малышка. — Это я, Марианна!

— Сюзанна — Марианна?

— Помнит! — захлопала в ладоши малышка. — Сюзанна — это мой близнец.

— А где она сейчас? — спрашивает Тильда.

— Ушла с подругами навещать свою первую учительницу…

Марчелло только диву давался.

— Я с ума сойду, — сказал он, принимаясь за новый сэндвич. — Если этим малышкам под девяносто, то сколько же лет их первой учительнице? Сто двадцать?

— За прекрасных дам! — знай себе, тостировал Грегоре. — За то, что они еще в здравом уме и ясной памяти!

— Какая белиберда! — воскликнула Марианна. — Давайте лучше выпьем за нашу неувядаемую красоту и таланты!

— У меня очень много талантов, — скромно заметила Рита. — Но самый главный — стереоскопическое зрение. Это обнаружилось во время Великой Отечественной войны, когда я служила в артиллерии. Я видела, какой самолет летит ближе к пушке, какой дальше, — невооруженным глазом. Таких стереоскопистов у нас на батарее было только двое — я и Зинкина. Нам даже за это полагалось молоко!..

Одним словом, возвращается Серафим и застает весьма живописную картину: посреди кухни стоит Маргарита с пылающими щеками:

— Тут наш комбат, — с жаром, жестикулируя, рассказывает она, — отдает приказ: «Батарэя, к бою!!!» Он был хохол! Ах, как он пел эту песню: «Рэвет и сто-о-огне Днiпр широ-окiй»… Мессершмиты: «У-у-у!!!», — гудит Рита. — Смиррно! Встать!

Марчелло и Грегоре вскочили, вытянулись во фрунт. А Марианночка хотела встать, но не смогла и осталась сидеть.

— Вольно! — скомандовала Маргарита.

Гастарбайтеры сели.

— Да здравствует наша непобедимая сталинская артиллерия! — крикнула Рита.

— Ура! — послышался голос Фимы из прихожей.

Все вздрогнули и обернулись.

— Ребята, муж вернулся, — смущенно сказала Рита. — Познакомься, Фима, это наши слесари-сантехники.

— Мы попросили их оказать нам честь пообедать с нами, — церемонно добавила малышка.

— И они, конечно, любезно согласились! Что ж, их можно понять, такими девушками не бросаются!.. — проговорил Серафим, с неописуемым ужасом узнавая на кухонном столе свою китайскую бутылочку, с синей пагодой на фоне изумрудных гор, утопающих в сиреневой дымке…

Марчелло и Грегоре торопливо стали пробираться к выходу.

— Спасибо, нам пора! Под вами — потоп, мы только зашли — посмотреть, не вы ли тому причиной.

— Я тоже побегу, — сказала Марианночка. — Мне завтра статью про Дельвига сдавать в журнал.

Гости ушли, а Серафим, бледный, как полотно, трагически поднял над головой опустошенную бутылку с загадочными письменами. Долгое время он стоял так, суровый и величественный, оцепенев, словно Лот, обернувшийся на Содом и Гоморру.

Наконец, он произнес:

— Знаешь ли ты, Маргарита, что сей напиток бессмертия, утоляющий любую жажду, мне лично сорок два года назад подарил Мао Цзэдун!