Дом на Манго-стрит

Но Салли не рассказывает, как однажды он набросился на нее с кулаками, как на собаку, как на животное. Она говорит, что он думает, будто она собирается сбежать из дома, как ее сестры, опозорившие семью. Она говорит, что это происходит из-за того, что она девочка, а затем умолкает.

Салли собиралась выпросить разрешение ненадолго пожить у нас, и однажды в четверг она пришла с кульком, полным одежды, и потрохами, упакованными в бумажный пакет, которые прислала ее мама. Она бы осталась, если бы с наступлением темноты не заявился ее отец, который, чуть не плача, стучал в двери и умолял ее вернуться.

– Папочка… – сказала она и ушла с ним.

Затем мы перестали о ней беспокоиться. Пока однажды отец Салли не поймал ее за разговором с мальчиком, а на следующий день она не пришла в школу. И через день. До тех пор, пока, как рассказала Салли, он попросту не сошел с ума, меж побоев забывая о том, что он ее отец.

– Ты не моя дочь, ты не моя дочь! – кричал он, давая волю рукам.

Мартышковый сад

Мартышка там больше не живет. Мартышка переехала в Кентукки и увезла с собой хозяев. И я была рада, потому что больше не могла слушать по ночам ее визги и пронзительное верещание ее хозяев. Зеленая металлическая клетка, мраморный стол и семья с голосами звонкими, как гитара. Мартышка, семья, стол. Все уехали.

Это случилось тогда, когда мы наконец вторглись в сад, в который так долго боялись войти, потому что мартышка истошно орала и показывала желтые зубы.

В саду росли подсолнухи, огромные, как цветы на Марсе, и тонкие петушиные гребешки, расцветавшие густой краснотой театральных кулис. В том саду рассеянно летали пчелы и плодовые мушки с глазами, похожими на галстук-бабочку. Насекомые кувыркались и тихо жужжали в воздухе. Там росли деревья, дающие урожай сладких персиков. Колючие розы, чертополох и груши. Сорные травы, ворчливые, как недовольные знаменитости, и густой кустарник, который царапал и царапал колени, и в ранах щипало, пока ты не отмывал их мыльной водой. Там были крепкие зеленые яблони, жесткие, как колени стариков. И всюду пахло перегнившей древесиной, сырой землей и пыльными штокрозами, пахло тяжело и ароматно, как выбеленные волосы покойников.

Когда мы переворачивали кирпичи, из-под них выбегали желтые паучки, и слепые черви корчились и извивались, боясь темноты. Стоило нам воткнуть ветку в рыхлую землю, как из-под нее выбегали сероватые жуки, вереницы муравьев и много-много раздраженных божьих коровок.

Весной на этот сад было приятно смотреть. Но потихоньку, после отъезда мартышки, он начал жить своей жизнью. Цветы перестали слушаться кирпичей, которые не позволяли им расти на тропинках. Буйно разрослись травы.

Старые машины появились в саду за ночь, как грибы. Сперва одна, затем другая, а затем к ним присоединился бледно-голубой пикап без переднего стекла. Не успели мы и глазом моргнуть, как мартышковый сад наполнился сонными автомобилями.

Вещи имели свойство исчезать в этом саду, будто тот съедал их или отставлял в сторону и забывал о них, как пожилой человек.

Нэнни как-то нашла доллар и дохлую мышь среди двух камней в стене, на которую вскарабкались ипомеи, а однажды, когда мы играли в прятки, Эдди Варгас заснул прямо под гибискусом, как Рип ван Винкль[17], пока кто-то из нас не вспомнил о нем и не отправился на поиски.

Думаю, именно из-за этого мы и ходили туда. Далеко-далеко, где матери не могли нас найти. В саду были только мы и пара уличных псов, живших в машинах. Однажды мы даже организовали спортивный клуб. Точкой сбора служил бледно-голубой пикап. К тому же нам нравилось прыгать с крыши одной машины на другую и притворяться гигантскими грибами.

Кто-то распустил слух, что мартышковый сад был здесь раньше всего. Нам нравилось думать, что он хранит тысячелетние тайны. Там, под корнями влажных цветов, прятались кости убитых пиратов и динозавров, а вон там в уголь превратился глаз единорога.

Я хотела бы умереть здесь и однажды чуть не умерла, но даже мартышковому саду я была не нужна. Тогда я оказалась в нем в последний раз.

Кто сказал, что я стала слишком взрослой для того, чтобы играть в игры? Кого это я не послушала? Помню только, когда остальные бежали, мне тоже хотелось бежать вверх и вниз и через мартышковый сад, быстро, как мальчики, а не как Салли, которая всегда плакала, когда пачкала чулки.

– Брось, Салли, – сказала я. Но она не унималась. Она стояла у тропинки и разговаривала с Тито и его друзьями.

– Играй с детьми, если хочешь, – процедила она. – Я остаюсь здесь.

Когда Салли хотела, то была очень упрямой, поэтому я просто ушла.

В этом была и ее вина тоже. Когда я вернулась, Салли делала вид, что злится на меня, и говорила о том, что мальчики украли ее ключи.

– Пожалуйста, отдайте мне их! – попросила она, легонько ударив одного мальчишку кулаком. Они рассмеялись. Она тоже. Все это было шуткой, которую я не поняла.

Я хотела вернуться к другим ребятам, которые все еще прыгали по крышам машин, все еще гонялись друг за другом по саду, но Салли думала о другой игре.