Дом на мысе Полумесяц. Книга первая. Братья и сестры

Джеймс и Конни были отчасти готовы к неприятным известиям, и тем не менее письмо их опечалило. Но для Ады, ни о чем не знавшей заранее, случившееся явилось страшным потрясением. Она едва примирилась с потерей любимой тети Гермионы, как на нее обрушилась новость о тяжелой болезни Цисси. К горю примешивалась тревога, одиночество и тоска по дому. Снова и снова она перечитывала письмо отца в кабинете Хильды Драммонд, которым ее наставница ей разрешала пользоваться. Там Хильда ее и обнаружила с лицом, опухшим и раскрасневшимся от слез. Она ласково утешила и успокоила юную подругу.

Позднее тем вечером, когда общежитие погрузилось в тишину, Хильда услышала из комнаты Ады сдавленные рыдания. Она выскользнула из кровати, вышла из своей комнаты и прошла через кабинет, разделявший их с Адой спальни; тихонько приоткрыв дверь в комнату подруги, увидела, что там царил полумрак.

— Ада, — тихо произнесла она, — все ли с тобой в порядке?

Ответом были рыдания, нахлынувшие с новой силой. На ощупь прокладывая путь в темноте, Хильда подошла к кровати и села на край. Ада сидела прямо, в незанавешенное окно лился слабый свет убывающей луны, в котором едва угадывался ее силуэт. Хильда обняла Аду за плечи, и та в отчаянии к ней прильнула. Хильда взглянула на Аду, сочувствуя ее несчастью и восхищаясь смуглой красотой девушки. «Если бы только было можно», — с глубоким сожалением подумала она и при этой мысли машинально обняла Аду крепче, ощущая смятение, несмотря на все свои благие намерения. Ада же почувствовала ее состояние каким-то непостижимым образом, повернулась, взглянула на Хильду влажными от слез глазами и улыбнулась ей.

Глава девятая

Наступил декабрь; до праздника Кабаньей головы[14] оставалось чуть больше трех недель, а значит, близились рождественские каникулы. Первым пал жертвой болезни маленький непоседа-второкурсник, обычно такой шумный, что даже странно, что никто не заметил внезапную перемену в его поведении. С его щек пропал привычный румянец, сменившись сероватой бледностью. Его стало бросать то в холод, то в жар; потом ослабли колени, и он с трудом держался на ногах.

Мальчика перевели в лазарет, а через три дня за ним последовали трое его друзей. Вскоре стало ясно, что школу охватила эпидемия инфлюэнцы. В течение недели лазарет и четыре общежития оказались битком набиты больными, а новые пациенты поступали ежечасно. Число заболевших превысило триста семьдесят человек. Не пощадила болезнь и учителей: слегли учителя истории, латыни, древнегреческого и математики. Кое-кто предположил, что учитель химии и биологии, надышавшись ядовитых газов в своей лаборатории, окажется неуязвимым для инфекции, но увы, предположение не подтвердилось.

Директор школы Форест-Мэнор взглянул на старосту полными ужаса глазами.

— Семнадцать, — безжизненно повторил он, — ты сказал, еще семнадцать новых случаев, Джеймс?

Джеймс Каугилл кивнул:

— В основном четвертый и пятый курсы, сэр. По последним подсчетам, сейчас болеет сто сорок семь человек. Нельзя больше их изолировать. Кто-то должен их кормить, а уже половина кухарок заболели.

Директор нахмурился.

— Этого еще не хватало. Вчера заболевших стало меньше; я-то думал, пик миновал. Кажется, я ошибся, — Он некоторое время размышлял. — Похоже, Джеймс, у меня нет выбора. Придется закрыть школу на карантин; всех мальчиков, кто в состоянии путешествовать, отправить домой. Остальные могут уехать, когда поправятся. Без учителей школа работать не может. Заболел завуч, заболели два наставника корпусов; та же судьба ждет и других, уверен, это вопрос времени. Согласен?

Джеймс Каугилл кивнул:

— Я сам хотел предложить то же самое.

Директор вздохнул.

— Позови-ка мою секретаршу. Пусть принесет все телеграфные бланки, которые есть, и железнодорожные ваучеры.

Когда Джеймс вышел, директор еще долго смотрел на дверь. Что за бесславный конец карьеры старосты, подумал он; а ведь Каугилл был одним из лучших старост школы за всю историю Форест-Мэнор.

Закрытие школы обернулось масштабной транспортной операцией. Наконец за девять дней до конца семестра Джеймс Каугилл сообщил, что последнюю партию мальчиков и учителей в количестве двенадцати человек доставили на станцию. В школе не осталось никого.

— А как же ты, Джеймс? — спросил директор. — Я и забыл, что обещал твоим родителям, что ты останешься здесь на Рождество. Теперь это невозможно.

Джеймс Каугилл улыбнулся.

— Я вернусь в Скарборо, господин учитель. Миссис Даллас, кухарка, осталась присматривать за домом. Она обо мне позаботится. Сяду завтра на поезд и буду в Скарборо уже ранним вечером. Мне лишь нужен один из ваших железнодорожных ваучеров.