Дом на мысе Полумесяц. Книга вторая. Накануне грозы (ЛП)

Целыми днями партизаны бродили по горам, и единственными живыми существами, что попадались им на пути, были пестрые скворцы и суровые кроншнепы. Пару раз видели одинокого сокола; тот парил в небесах и пулей устремлялся вниз, вцепляясь в несчастного маленького грызуна.

На шестой день Кармен вела патруль по густому буковому лесу. Они пробирались сквозь непроходимый кустарник, когда она вскинула руку в предупреждающем жесте. Все замерли, присели, прислушались к тихому лесу. Вдали кто-то крался сквозь кусты. Партизаны стали ждать, стараясь дышать бесшумно и не издавать ни звука. Далекий шум усилился. Кто бы ни шел по лесу, он шел им навстречу.

Они ждали с пистолетами наготове, прижав к куркам согнутые указательные пальцы. Звук приближался и становился громче. Чужак — или чужаки — был совсем близко. Нервы натянулись как струна; партизаны ждали, застыв неподвижно, как статуи.

Вдруг, испугав затаившихся республиканцев, чужаки продрались сквозь последние разделявшие их ветки и остановились. Огляделись, но не заметили прячущихся в лесу. Лесной олень, главарь, статный, мускулистый, поднял свою благородную голову и принюхался. Вполголоса подав команду своим спутникам, олень бросился прочь и скрылся в густых зарослях. Стая послушно побежала за ним, и партизаны расслабились, впервые за несколько минут вздохнув полной грудью. Все, кроме одного, поднявшего винтовку. Но Кармен схватилась за дуло и решительно опустила его.

— Нет, — велела она и приставила палец к губам, запретив солдату стрелять.

В тот день Марк особенно устал. Идти по горной местности тяжело, но дело было не только в этом. Накануне ночью он дежурил, и, когда они разбили лагерь, сон чуть не сморил его еще до ужина. Ужин пришлось есть холодным: стрелять в оленя было нельзя, так они выдали бы свое расположение, а костер привлек бы врагов, как свет маяка. Один из партизан приготовил национальное блюдо — гаспачо, холодный суп из помидоров, лука и чеснока. Суп ели с зачерствевшим хлебом, колбасой чоризо, оливками, сыром и фруктами и запивали красным вином; на усталого Марка трапеза подействовала как снотворное.

Дженни и Кармен обменивались насмешливыми взглядами, наблюдая за Марком, пытавшимся не клевать носом во время еды. Когда он все же уснул, они некоторое время молча смотрели на него, а потом заговорили вполголоса, так как почти все их товарищи тоже уснули.

— Зачем вы сюда приехали? — спросила Кармен.

— Теперь это кажется глупым и бессмысленным, но мы сделали это, потому что ненавидим фашизм. Мы не коммунисты и даже не социалисты, но, по мне, так необязательно принадлежать к какой-либо политической фракции, чтобы ненавидеть зло, а фашизм — абсолютное зло. Мы давно хотели помочь. Потом прочитали, что творят националисты в Испании, и не смогли оставаться в стороне. Но пока от нас нет никакой пользы. Лучше бы мы остались дома. Иногда мне кажется, от нас больше проблем, чем помощи.

— Не надо так думать, — с укоризной ответила Кармен. — Нет ничего хуже, чем оставаться в стороне. Многие правительства и политики проповедуют невмешательство. Эта политика постепенно сводит на нет нашу борьбу. Вы и люди, подобные вам, — волонтеры со всей Европы и из других стран — очень помогаете нашему делу. Для этого не нужно даже стрелять или бросать гранаты. Само ваше присутствие, ваша поддержка и солидарность укрепляют наш дух. Даже от этого есть польза.

— А как ты стала партизанкой? — Дженни и Марк давно хотели спросить об этом Кармен, но лишь сейчас Дженни решилась.

Кармен побледнела. Она так долго не отвечала, что Дженни испугалась, что расстроила ее и она не станет отвечать. Наконец Кармен заговорила, и голос ее был тихим и суровым:

— Я рано вышла замуж; норма в этих краях. Мне было шестнадцать лет. Муж родом из той же деревни — живописной маленькой деревушки близ португальской границы, недалеко от Бадахоса. Через год после свадьбы у нас родилась дочь. Мой муж был социалистом, не лидером, но активно поддерживал партию. Я же занималась домом и воспитывала дочь. На Бадахос напали; муж сражался с националистами, все мы сражались, но это было бесполезно. Они захватили город, завладели им, и начались зверства. Одному богу известно, скольких они убили. Под прицел попали все, кого подозревали в связях с республиканцами. Мы оказались в списке. Они убили мужа и дочь. Ей было всего восемь лет. Они бы и меня убили — а я иногда жалею, что этого не произошло, — но я сбежала. — Слова Кармен надолго повисли в прохладной ночной тиши.

— Как ты сбежала? — Дженни хоть и боялась пробудить безрадостные воспоминания, но не могла не спросить.

— Мне, можно сказать, повезло. Меня оставили напоследок, и зря — их грязное дело прервали. В дом зашел незнакомец, мужчина, которого я никогда не видела. Националистов было четверо; он убил их и увез меня из дома, из города, в безопасное место. Я почти ничего не помню; от потрясения и горя я была в полубессознательном состоянии. Лишь через несколько дней начала смотреть по сторонам и обращать внимание на то, что творится вокруг.

— Он настоящий герой, — сказала Дженни.