Дом на Северной

Сергей купил билет на катер, сел на корме и, придерживая на груди за отвороты костюм, глядел на воду. Катер через минуту дернулся, мелко и яростно застучал мотором, задрожал, исходя нутряным густым гудом и, рассторанивая носом тяжелую ночную воду, повернул к Иртышу. Медленно плыли навстречу мост, увешанный гирляндами огней, желтые квадраты окон, стоящих на берегу домов, и он глядел на все это, думая, зачем и почему сел на катер, который дрожит от внутреннего клекота, будто собираясь развалиться; вода с густым шелестом текла навстречу, и в ее шелесте, в мелком напористом гуде катера чудилась скрытая сила. Только приглядевшись, Сергей увидел, что на всех скамейках, вплотную прижавшись друг к дружке, сидят парни и девушки, переговариваются, смеются, и все были, как ему представилось вначале, знакомы между собой, и только он один сидел, никого не зная. В темноте, под жиденьким желтоватым светом фонарей лица парней и девушек были бледны, глаза лучились мягким стеклянным светом, одежда на них казалась необычайно красивой, угадывалось в их глазах, в приглушенном говоре молодых людей знакомое. Но где он видел эти лица, глаза? Всматривался в них, пытаясь вспомнить. Но что вспоминать, подумал, если на самом деле никогда их не видел. И ему стало обидно за себя. Ведь думает совсем о другом и, стараясь отвлечь себя от той, основной мысли, придумывает другие, будто тревожившие его. Прожил столько лет и за это время, милый мой, конечно, никому не сделал худа, никто не скажет, что Мирошин подлец и негодяй… Никто. Но сколько сделано? Сколько? Служил в армии, учился в университете… работа… Но ведь постоянно чувствовал себя способным на большее, чем то, что делал, и всегда казалось, еще немного, чуть — и он перейдет последний рубеж и займется наконец стоящим, основательным, переступит грань мелкой суеты и перед ним откроется… Он чувствовал, он знал, что был способен на большее, и готовил себя к этому. Но прошло время… Оказалось, себе и другим вот уж столько лет… лгал. Жизнь со Светланой, потакание ее, а следовательно, и своим мелким капризам, есть самая настоящая ложь, от которой теперь никуда не денешься. Ложь — пусть она творилась заведомо без его участия и согласия — вот самое страшное, что может быть. И все те радости, которые у него были с женой, радовали в свое время ее и его, и все они от на чала до конца были лживыми… И во всем этом виновен только он. Он презирал себя сейчас и ненавидел за все, за всю свою, думалось ему, лживую жизнь…

Катер разворачивался, и по боку его с шумом хлестали мелкие, злые волны.

Весь путь обратно, почти целый час, Сергей простоял подле рубки, глядя на воду.

XIV

Проснулся Сергей оттого, что услышал звонок. Прислушался. Старушка копошилась в углу, искала, присев на корточки, что-то около стола.

— Телефон звонил? — спросил Сергей, все еще улавливая звуки, отдаленно похожие на телефонный звонок.

— Чего, милый? Не, не звонил. Рано. Поди, спать еще можно. Мне-то по старости не спится, а тебе — спи. — Вздыхая, она нашарила под столом наконец вязальную спицу, приподнялась, исподлобья глянув на Сергея, прищурив маленькие выцветшие глаза на сморщенном личике. На старушке была телогрейка, под ней теплая коричневая блуза, топорщилась у пояса черная сборчатая юбка. Ходила старушка тихо, осторожно, видимо, плохо видела, так как внимательно и неторопливо всматривалась во все встречавшееся на пути и будто сердилась, что табуретка стоит на пути, а веник лежит возле порога.

— Из Москвы будешь? — спросила, надевая черное пальто.

— Да.

— Это хорошо, что из ее, Москвы-то.

— А родился, бабушка, я недалеко от Омска — в Бардино. Слыхали?

— Слыхала? Слыхала-то слыхала. Стал быть, наш, здешний. Город хорошо знаешь?

— Нет, что вы, Москву лучше знаю.

— Вот то-то и оно. Свое родное нынче все запамятовали. Бяда нынешняя, бяда, вот откель бяда грядеши, — сказала многозначительно старушка, постояла у двери и осторожно вышла.

Сергей заходил по комнате: ждал звонка. Не терпелось поговорить с Зиной, сказать наконец решительно обо всем, что думает, о том, что любит и не мыслит свою жизнь без нее. Прошел час, а Сергей все ходил, прислушивался, не зазвонит ли телефон. Из окна была видна улица, изредка по мостовой проезжала машина, оставляя в чистом прозрачном воздухе, пронизанном косыми лучами еще низкого, утреннего солнца, сизое облако гари. Медленно шли с сумками старики, видать, в магазин за продуктами. Было сравнительно рано — девять часов, но ему уже казалось — бесконечно долго нет звонка. Сел на табуретку и стал разглядывать столетники, стол, кровать, диван, потом встал у окна и начал считать прохожих на улице. Прошел еще час и еще. Решив, что не будет звонка, медленно снял с вешалки плащ. В коридоре раздались торопливые шаги, такие торопливые, что он даже испугался. Дверь резко дернулась и отворилась, на пороге — Зина.

На ней была серая шелковая кофта, синяя юбка, вокруг шеи голубой платочек, а на ногах — коричневые английские туфли с большой медной пряжкой.