Дом на Северной

Сергей брел по лугу, ощущая мягкую податливость влажной травы: сторонкой, подле околков, бродил так же одиноко туман; еще негустой, он собирался в мелкие табунчики, набирался сил…

Сергей сел возле одинокой березы, под которой сидел в прошлом году, и, пытаясь как-то сразу, одновременно понять все, вобрать в себя невозможное, — и дядю с его горькими думами о прожитой жизни и умершей жене, и тетю Лизу, лежавшую в могиле, и Зину, и ее мужа, и Светлану с ее любовью к себе, к вещам, возможно, к кому-то из мужчин, которого он еще не знает, ее мать и свою мать, даже главного редактора и Артамонова, Бардино и луну, воздух, — все хотелось ему понять единым махом, ощутить что-то, почувствовать это что-то… Но только сжался Сергей в комок, обхватив ноги, и задумчиво уставился на луну. Он чувствовал, что в нем все есть от всего — от его самого до воздуха и луны, вот-вот оно, но в то же время вроде и нет… ничего нет.

«Дорогой мой, — очнулся Сергей и, прищурившись, глядя вокруг, — дорогой мой, вы пытаетесь понять самого себя. Вы пытаетесь свести все концы воедино и напрасно тужитесь, ибо этим самым единым, этим узлом являетесь вы. А теперь, отталкиваясь от этого единого, определите лучше отношение свое к каждой стороне в отдельности. Вот именно — в отдельности. И тогда вы поймете».

Утром Мирошин не сказал дяде, что собирается уезжать. Как бы дядя ни повернулся — лицом ли, спиной, во всем виделось ему что-то жалкое, недолговечное, будто дядя был уже не жилец на этом свете. Сергей докопал грядки, приволок из леса несколько жердин, чтобы поправить развалившийся забор, а дядя помогал, насовав полный рот ржавых гвоздей, крепко держал жердь своею сильной волосатой рукой, потел и с остервенением вколачивал гвозди в жерди. Дядя работал не торопясь, долго примериваясь. Сергей торопился, отбил себе пальцы и, глядя на толстую, красную, в реденьких рыженьких волосиках дядину шею, тряс прибитой рукой и подумал, что с такими сильными руками, с такой могучей шеей можно прожить еще долго, пожалуй, дольше его, Сергея. И тут же спала с него жалость, не дававшая ему что-то предпринять, и он сказал:

— Дядя, завтра еду.

Дядя стоял на колене и прицеливался ударить по гвоздю. Рука его замерла, помедлив, сильно ударила… но мимо. Гвоздь согнулся.

— Чего это? Не мое конешное дело, значит, Сергей… Гляди не оступись. Ты вон чего добился, с тебя и спрос круче…

— Ничего я не добился.

Дядя вытащил гвозди изо рта и удивленно, с искренним изумлением уставился на племянника, потом сплюнул на руки и аккуратно прибил последнюю жердь.

XIX

Молчи, скрывайся и таи

И чувства, и мечты свои…

Ф. Тютчев

Первым делом, приехав в Омск, решил сходить к Зине. Сергей был так решителен и уверен в себе, хотел зайти сейчас же к ней домой, но, когда приблизился к ее улице, увидел деревянный дом, решимость спала, и он, свернув в переулок, где поджидал раньше, стал ходить взад-вперед. До вечера проторчал в переулке, но Зину не увидел. Пришел к старушке. Старушка не удивилась его приходу, ничего не спросила, провела в свою комнату и, так же ни слова не говоря, постелила ему на диване и села пить чай.

Сергей лег молча, не сказав старушке ни слова, и, повернувшись лицом к спинке, постарался уснуть. Лежал долго и терпеливо, пока старушка не попила чаю.

— Я вам заплачу завтра за квартиру, — сказал он, когда старушка погасила свет, собираясь спать.

— Заплачено.

— Как заплачено? Деньги у меня есть.

— Зина, вишь, в прошлый раз заплатила мене за месяц.

— Понятно, — ответил он, раздумывая, отвернулся к спинке и стал гадать, почему Зина заплатила за него.

В час дня Сергей пообедал в той самой столовой, где они обедали в первый день его приезда, посидел на набережной и медленно, обдумывая свое положение направился на Северную улицу. Долго ждал. Часа в четыре увидел старушку, свою хозяйку, которая не спеша отворила калитку и вошла к Зине во двор. Сергей не знал, что и делать. Ведь все удивительно просто: нужно открыть калитку, войти. И дал себе слово, что, как только старушка уйдет, тотчас же направится к Зине. Через час старушка появилась на улице вместе с Зиной. На Зине было синее в крупный белый горошек платье, резиновые шлепанцы, волосы связаны в пучок на затылке, лицо озабоченное, раскрасневшееся; она о чем-то торопливо говорила старушке, идя рядом с ней, потом остановилась, попрощалась и направилась к себе.

Сергей молча, боясь, что она уйдет, догнал Зину у самой калитки. Она с ужасом поглядела на него.

— Ты?

— Я.

— Ты зачем, зачем пришел? — быстро проговорила она, все еще не опомнившись, испуганно глядя на него. Она побледнела, у нее дрожали губы. — Господи, как ты меня испугал, я прямо отдышаться не могу.

— Здравствуй. Я уж отчаялся тебя увидеть…

— Подожди. Подожди. Я сейчас оденусь, подожди немножечко. Лучше ты иди, а я тебя догоню. Оденусь и догоню. Иди. Я мигом.