Дом на Солянке

Опалин стал разбирать бумаги в портфеле, почти сразу же запутался и растерялся. Их было слишком много. Какие-то счета, письма, проекты рекламы, черновик выступления, в котором Колосков предлагал поднять расценки для частных объявлений в «Красном рабочем»… Еще один черновик, или записка – понимай как знаешь. Опалин стал читать, и брови его поползли вверх.

В этой записке некий Максим Александрович Басаргин трактовался как «белогвардейское охвостье», абсолютно излишнее в столь пролетарской газете, как «Красный рабочий». Колосков предлагал уволить его, как только появится возможность, и клялся, что, редакция не заметит потери столь незначительного сотрудника, потому что, даже если на страницах после увольнения Басаргина освободится место, он, Колосков, обязуется незамедлительно заполнить его рекламой. Покопавшись в оставшихся бумагах, Опалин нашел еще два черновика, посвященных той же персоне. В них Колосков уже не напирал на рекламную сторону, а ультимативно требовал устроить чистку сотрудников с тем, чтобы выкинуть Басаргина, но ему надо было как-то замаскировать личную неприязнь, и он заодно прицепил Ракицкого, «работавшего до революции в кадетской газете», и Должанского, который ничем не провинился, но слишком часто общается с Басаргиным и вообще выглядит крайне подозрительно.

– Нашли что-то интересное?

Он так увлекся чтением, что даже не заметил, как вошла хозяйка дома. Ксения Александровна сделала знак домработнице, и та удалилась.

– Вы это видели? – спросил Опалин, показывая черновики.

– Видела.

– Ваш муж не говорил, за что так ненавидит Басаргина?

– Говорил. Тот позволял себе некрасивые выходки. Перед другими сотрудниками изображал моего мужа, передразнивал его. Смеялся над тем, что Алексей раньше не работал в прессе и…

– Продолжайте.

– Ну, говорил, что его навязал Склянский. А между прочим, мой муж повысил чистую прибыль газеты, потому что додумался давать больше рекламы. Конечно, всяким бездельникам это не нравится…

– Он всерьез собирался выставить Басаргина на улицу?

– Конечно. Алеша вообще был серьезный человек. Во всем.

Интересно, подумал Опалин, почему она так уверенно говорит сейчас о муже в прошедшем времени. Знает, что он мертв? Когда он пропал в Москве, она с детьми находилась в Пятигорске, что подтверждалось всеми свидетельствами. Стопроцентное алиби. А между тем…

Уж не договорилась ли она с верной Надей, чтобы та избавила ее от любимого мужа? Коварного изменника больше нет, 55 тысяч прибрала к рукам, поделилась с домработницей… Чем не вариант?

– Ваш муж заведовал рекламой, он часто приносил домой деньги с работы?

– Какие деньги?

Врет. По интонации сразу чувствуется – врет.

– Он зарплату получал, как все совслужащие. Приносил домой, да. До копеечки.

– Тогда что же он тратил на Ванду? – спросил Опалин, не удержавшись. И, увидев выражение лица собеседницы, тотчас же об этом пожалел.

– Спросите у нее, – посоветовала Ксения Александровна с таким смешком, что у Ивана, хоть он был и не робкого десятка, поползли мурашки. – Вы же все равно будете ее допрашивать, да? Только я вам вот что скажу: не верьте ни одному ее слову.

Опалин подумал, что на сегодня с него хватит, и поднялся с места.

– Бумаги оставьте, я их сама сложу, – сказала хозяйка дома нетерпеливо, протягивая руку за портфелем.

Но Иван не торопился.

– Здесь все? Вы ничего отсюда не брали?

– Нет, конечно.

Кажется, не врет. А впрочем, черт их разберет, этих буржуев, засевших в отдельной квартире.

Он положил портфель и бумаги на стол, забрал свою фуражку и двинулся к дверям, стараясь шагать не слишком быстро, чтобы его отступление не походило на бегство. Домработница закрыла за ним входную дверь.

– Ушел, – доложила Надя хозяйке, которая в комнате Колоскова собирала бумаги в портфель.

– Из вещей ничего с собой не прихватил? – подозрительно спросила Ксения Александровна.

– Я стояла, следила. Да он на вещи не смотрел даже.

Маша вошла, остановилась на пороге, услышав последние слова:

– Мама, ну нехорошо же…

– Что нехорошо? – вскинулась мать. – Ты на всем готовом живешь, Надя по хозяйству хлопочет, я из сил выбиваюсь… ты что, не видишь, как другие мыкаются? Да у большинства и сотой доли нет того, что у нас! Отец твой тяжелым трудом все это вырвал… ты-то маленькая была, не помнишь, как мы выкручивались, дрова не достанешь, сахарин за счастье, военный коммунизм, чтоб его… А еще угрозыск! Прислали… сопляка какого-то… вынюхивать… Что он мне звонил сегодня? На что намекал, скотина…

– Опалин тебе звонил? – удивилась Маша.

– Да не он, а редактор! Оксюкович! – Она бросила портфель на стол и заметалась по комнате. Надя отступила к дверям, из опыта зная, что вот-вот последует взрыв, последствия которого могут быть непредсказуемыми. – Что он все твердил о деньгах? Что ему нужно? Я ему сказала, что ничего не знаю, в дела мужа не вникала, пусть обращается к Склянскому, может, ему что-то известно…

– Мама, сядь, пожалуйста, – заговорила Маша, волнуясь. – Сядь… я должна тебе сказать…

– Меня словами с ног не свалишь, – отрезала мать. – Что случилось? Говори!