Дом на солнечной улице

Как и Мар-Мар, меня зачаровала красота картины. Хитрый прищур огромных глаз кобылы приглашал погладить ее гриву. Это был идеальный портрет для сказки, которую ака-джун рассказал нам тем утром. Вороная кобыла была, наверное, той же породы, что и эбеновая лошадка, которую персидский мудрец принес в подарок царю. Хоть я и чувствовала витающую вокруг нас опасность, я понятия не имела, насколько критической становилась ситуация в стране.

Шах Мохаммед Реза смотрел, как мы играем с кобылой. Заточенный в раму, он был лишен власти и силы, чтобы прогнать двух девчонок, теребящих его лошадь. То же происходило снаружи, в реальной жизни. Люди скандировали призывы к его смерти с каждой крыши в стране. Его имя рисовали вверх ногами на каждой улице и переулке, его слава была смыта волнами гнева. Ему не оставалось ничего иного, кроме как слезть с лошади власти и покинуть страну.

Статуя шаха

И царь удивился и спросил: «Что заставляет тебя плакать, о юноша?» И юноша отвечал: «Как же мне не плакать, когда я в таком состоянии?» – и, протянув руку к подолу, он поднял его; и вдруг оказывается: нижняя половина его каменная, а от пупка до волос на голове он – человек.

«Рассказ о заколдованном юноше»

Лейла и Саба делили просторную спальню на втором этаже с видом на сад. Соломенные жалюзи, висящие на окнах, защищали комнату от яркого солнца и добавляли ей мечтательности – так, как нравилось тетям. Галочки мягких сосновых иголок круглый год покрывали карнизы. В щелку между жалюзи я смотрела, как голуби собирают из иголок гнездо в дальнем конце карниза. Для нас с Мар-Мар эта комната была все равно что остров сокровищ. Все, о чем мы в детстве мечтали, можно было найти там. Туалетный столик был сделан из черного лакированного дерева с тонкой золотой полосой по краям. Я долго стояла у столика, наблюдая, как Саба красится. Она выводила идеальную арку бровей карандашом и по одному выщипывала волоски, которые заходили за ее границы. У карандашей для глаз были невероятно мягкие стержни, и ее веки сверкали, стоило ей закончить наносить тени. Иногда она разрешала мне провести по своим губам клубничным блеском. Я до сих пор помню то колюче-сладкое ощущение.

По ковру были разбросаны старые виниловые пластинки. Я никогда не видела, чтобы они были в порядке и расставлены по полкам в той комнате. Цветные изображения знаменитых иранских поп-певцов были на конвертах пластинок на полу и на плакатах на стенах. Лейла дни напролет слушала граммофон, подпевала и кружилась из спальни в холл, на лестнице, в кухне и на каждом квадратном метре дома. Она знала тексты тех песен наизусть. Ее серебристый голос разносился по комнатам, будто прекрасные ноты цимбал.

– Выключи эту музыку! Кяр шодим бе хода![9] – частенько кричала из кухни Азра. Но музыка играла громко, и Лейла ничего не слышала – а если и слышала, то не обращала внимания.

Через несколько дней после наблюдения луны мама́н отвезла нас в дом ака-джуна после школы. Она хотела сопровождать баба́, когда он пойдет получать паспорт и прочие проездные документы. Ака-джун ушел в мастерскую, а Азра была занята ужином, когда мы пришли. Мы с Мар-Мар наперегонки бросились в комнату теть, едва переступив порог дома. Лейла и Саба готовились на выход.

В одной руке Лейла держала утюжок, а другой накручивала густой локон на щетку.

– Почему вы сегодня пришли? – удивленно спросила она.

– Салам, хале-джун[10], – сказала я. – Мама́н хотела поехать с баба́ за паспортом. Куда ты идешь?

Она зажала карамельные кудри утюжком, одновременно вытягивая их щеткой.

– На улицу.

– Можно нам с тобой? – спросила Мар-Мар.

Лейла положила утюжок на туалетный столик и кинула взгляд в зеркало на свои выпрямленные пряди.

– Нет. Нельзя. Мы собираемся на важную демонстрацию. Детям там не место.

Саба застегнула молнию на своей мини-юбке и попросила меня застегнуть на спине ее серую шелковую блузу. Она встала на колени, чтобы я могла дотянуться до спины. Я разделила мягкие черные волосы и взялась за пуговицу и петельку.

– Хале, а что такое демонстрация? – спросила я.

Мар-Мар надела один из цветастых ободков Сабы и посмотрела в зеркало. Мама́н обычно надевала ободки ей на голову, чтобы волосы не лезли в глаза. Ей нравилось примерять ободки Сабы.

– Вы готовы? – В дверь постучал Реза.

– Почти. Можешь зайти, – сказала Лейла.

Реза удивился, увидев в комнате нас с Мар-Мар. Я объяснила, откуда мы взялись, и взмолилась, чтобы он взял нас с собой. Со взрослыми было весело. Они всегда ходили в классные места – зависали у кинотеатров, гуляли по паркам и, что важнее всего, покупали нам покрытое шоколадом мороженое в кондитерской «Пастер». Реза сказал, что мы с Мар-Мар можем пойти с ними.

– Ты серьезно? – спросила Лейла.

– Почему нет? – сказал Реза.