Дом на солнечной улице

Прошли десятилетия с той ночи, когда я получила в подарок «Тысяча и одну ночь». Моего ака-джуна давно нет, как и Азры, как и дома на Солнечной улице. Исламское правительство конфисковало дом моих бабушки и дедушки из-за близости к штаб-квартире премьер-министра, и улица теперь закрыта от публики по причинам безопасности. Ширин после своего тринадцатого дня рождения я больше никогда не видела. Она ушла из школы, чтобы начать новую жизнь с мужем в Германии. Годы спустя, выпустившись из старшей школы, я слышала от друзей, что она вернулась в Иран с двумя сыновьями после того, как ее муж закончил учебу. Она открыла моим глазам огромный новый мир и в раннем возрасте познакомила меня с принципами исламского мистицизма, но любовь к ней на многие годы травмировала меня. Я боялась снова влюбиться, думая, что утону в темной бездне невзаимности, что мучила меня. Я боялась снова потерять близкого из-за того, как она растворилась из моей жизни, будто снежок в старой угольной печи.

Я никогда не плавала на маленьких корабликах и не путешествовала по гравийным дорогам, как ака-джун, добираясь до Мекки, Багдада, Каира и других древних городов Ближнего Востока, но я взяла с собой книгу ака-джуна в путешествие из родной страны в Америку. Он был опытным путешественником, которого мне повезло знать как дедушку – заботливым садовником, который посадил семена рассказчицы в мой разум, читая мне «Тысячу и одну ночь». Я по-прежнему храню его книгу в старом кожаном переплете на особом месте в моей библиотеке. Каждый раз, когда меня одолевают воспоминания о родине, я снимаю книгу с полки, прижимаю к груди и позволяю сладкому аромату розовой воды, пропитавшей старые страницы, наполнить легкие. Я касаюсь бумаги цвета соломы и глажу загнутые уголки, которых когда-то касался ака-джун. Я закрываю глаза и представляю нас в его широком саду, на диване, где мы когда-то сидели – я, в обнимку с перьевой подушкой, и он, со своими редкими седыми волосами и белой блестящей куфи, читает мне истории о любви и предательстве прекрасных женщин и могучих царей. Я выдергиваю перо из подушки и сжигаю до стержня.

Знаю, знаю, ака-джун! Ты всегда говорил мне не ощипывать моего верного компаньона, но кто же может удержаться от соблазна вызвать волшебного ифрита? Я больше их не боюсь, но по-прежнему очарована удивительными сказками, которые о них рассказывают. Если бы такие создания существовали, а я могла их призывать по своему желанию, я бы дождалась, милый ака-джун, чтобы догорел огонек на последней бородке пера, и появилась страшащая фигура ифрита. Почувствовав рядом тяжесть его присутствия, я бы принялась рассматривать изображения, которые появляются на его животе. Ифрит бы начал двигаться, и его пылающая магма расплавила бы плитку в саду. В силуэтах на его пылающей груди я заметила бы себя в виде женщины средних лет, идущей с маленьким мальчиком по шаткому узкому мосту над кипящей магмой. Мы пересекаем его с востока на запад, а под мышкой я несу книгу. В спешке книга падает. По счастью, деревянные плашки моста крепки, и книга застревает между ними. Я останавливаюсь, достаю книгу и смахиваю сажу, прилипшую к обложке. Я прижимаю книгу к груди одной рукой, а другой тяну руку мальчика, когда мы спешим добраться до края живота создания. Там, на каменистой печени чудовища, мы сидим бок о бок, болтая ногами над бездной, пока оранжевая магма шипит и бурлит, стремясь нас поглотить. Но когда я открываю книгу, яростный вой пламени затихает, и сцену заполняет мягкий звук моего голоса. В саду снова становится тихо, и сверкающий Млечный Путь сияет в небе над нами. Я читаю историю тысяча первой ночи, когда Шахразада завершает рассказ царя Маруфа. Она говорит Шахрияру:

«О царь времени, это твои сыновья, и я желаю от тебя, чтобы ты освободил меня от убиения ради этих детей. Если ты меня убьешь, эти дети останутся без матери и не найдут женщины, которая хорошо их воспитает!»

Шахрияр прижимает детей к груди и исполняет ее желание. Он говорит в слезах:

«Да благословит Аллах тебя, твоего отца, твою мать, твой корень и твою ветвь. Призываю Аллаха в свидетели, что я освободил тебя от всего, что может тебе повредить».

Я закрываю книгу и кидаю косой взгляд на мальчика. Он смотрит на меня широко открытыми глазами, горя вопросом:

– Мамочка, что спасло Шахразаду от смерти? Истории или дети?

Я глажу его кудрявые черные волосы. Мы вместе читали эти рассказы на протяжении почти четырех лет с того времени, когда он прятал голову под подушкой, услышав об ифрите. Теперь ему достаточно лет, чтобы восхититься красотой человеческого воображения.

– А ты что думаешь, дорогой?

– Истории.