Дом на улице Гоголя (СИ)

Удивительное дело! Совсем ещё юная девушка дрогнула, прогнулась — ничего экстраординарного. К тому же прессовала учительница её не на шутку, тут и покрепче человек мог не выдержать. Так почему же настолько сурово с ней обошлась жизнь — сразу отправила странствовать?

— И почему? Есть у вас ответ, Александр Николаевич?

— Нет, Ульяна. Нет у меня ответа. Пока скажу только о том, что лежит на поверхности. В ваших ПВК — этой аббревиатурой я обозначаю пространственно-временные континуумы — отчётливо проявлен фактор алкоголизма. В одном случае спился Гера, в другом — вы. Не исключено, что, если бы ваша классная руководительница не была такой яростно-напористой, и ваш союз с Германом состоялся легко, без заметных препятствий, вы спились бы вместе, дружно и весело. Но не будем строить предположений, а оценим полученные данные: ради медали и будущей карьеры вы готовы были отказаться от любви. Герман не сделал ради спасения любви ничего. Теперь вы оба имеете то, что имеете.

Она чувствовала правду в суровых словах Александра Николаевича. Она сидела с осунувшимся лицом, но навстречу встревоженному взгляду Пастухова твердо сказала:

— Все в порядке. Я готова продолжать разговор.

— Нет, Ульяна. Сейчас пора затапливать баньку. Это недолго. А вы пока отдыхайте.

Юлия никогда не была склонна к мистике, не испытывала интереса ко всему тому туманному и загадочному, что с окончанием советской эпохи вдруг пылко полюбили образованные дамы и вечные юноши с взором горящим.

Она не отбрасывала сходу эти флогистоны, как иронически именовала метафизические категории и эзотерические объекты все разом, допуская, что на самом деле не так уж много мы знаем об устройстве мира. Но одно дело — теоретические допуски, и совсем другое — самой неожиданно очутиться не в привычном трехмерном пространстве, а на перекрестке неведомых путей, где время — не только одна из констант физического мира, а нечто самостоятельное и грозное.

Но, странное дело, Юлия не испытывала ни страха, ни тревоги, только растерянность. Мелькнуло минутное опасение, что сейчас, когда она совершила невероятное путешествие в прошлое и будущее одновременно, каша из воспоминаний, разговоров и кошмарных снов снова заварится в её голове, и тут же поняла, что этого не произойдёт. Она начала думать о Германе, о том, под каким соусом нужно подать ему непривычную правду, в которую, если выкладывать всё без обиняков, не поверит ни один разумный человек.

В горницу вошёл Пастухов, и, не успев добраться до своего кресла у печки, заговорил:

— Итак, ваш муж. Это единственный человек, который сумеет вам помочь. Опять я не так сказал. Только вы и ваш муж сумеете помочь друг другу. Если вы будете выбираться вместе, специальные средства, даже если и понадобятся, будут играть только вспомогательную роль. Вашему Герману, как это будет ни трудно и горько, но придётся осознать, что всё произошедшее с вами в Москве, произошло по его воле. Это он толкнул вас на путь страданий. Если муж возьмет на себя ответственность за ситуацию, тогда вы обойдётесь небольшой внешней помощью. Только вот какая незадача: выйти на путь страданий легко, сойти с него совсем не просто. Согласится ли он пойти с вами по пути страданий — вот в чем заключается первый вопрос.

— Давайте притормозим, Александр Николаевич. Что это значит — пойти со мной по пути страданий?

— Много чего значит. Для начала это нужно понимать буквально, остальное — потом. Вам с мужем придется сменить фамилии, уехать из Загряжска, не оставляя никому своих новых координат. — Пастухов решил перебить тяжёлую информацию, улыбнулся и сказал: — Начало положено: имя вы уже, будем считать, поменяли — Ульяной ведь вас никто не знает.

— Александр Николаевич, неужели нет ни единого шанса, что Прошкин оставит меня в покое? Я могу пообещать ему, что никаких статей не будет, что я вообще забуду о его существовании.

— Он не оставит вас в покое — вы обладаете слишком ценной информацией.

— Вы ошибаетесь, я ничем таким не обладаю.

— Внимание, Ульяна. Сейчас на дворе восемьдесят седьмой год. Школу вы окончили в шестьдесят седьмом. В каком-то смысле вы присутствовали на встрече выпускников по поводу сорокалетия выпуска. Не сложно сосчитать, что это происходило в две тысячи седьмом году. Еще не ясно? Из вас можно выкачать информацию, как минимум, на двадцать лет вперед. Для политиканов и жуликов крупного масштаба ваши сведения бесценны. Они могут узнать, на кого ставить, когда сваливать, против кого дружить.

— Это вряд ли. В моих кошмарах-воспоминаниях никогда не проскакивало ничего, чтобы хоть как-то было связано с политикой.

— А вот давайте, попробуем, и вы убедитесь, что не так уж мало вам известно. Не хочется вас перенапрягать, вы сегодня и так достаточно потрудились, но нужно уточнить кое-что важное и для вас, и для меня. Когда, если не сегодня? — после того, как вы поспите эту ночь под блокиратором, так просто, без применения прошкинской мозгодробилки, вы уже нового ничего не вспомните. Приготовьтесь, Ульяна. Девяносто первый год, девятнадцатое августа.