Дом на улице Гоголя (СИ)

— Я смотрю телевизор. Передают балет «Лебединое озеро». Танцует Плисецкая, но меня это не радует. Почему-то очень тревожно.

— Так, дальше. Следующий день.

— Я опять у телевизора. Я в ужасе — танки двигаются по Москве.

— Вы понимаете, что происходит?

— Смена власти.

— Достаточно. Возвращайтесь, Ульяна. Напряги я вас посильней, вы назовёте фамилии всех участников этого действа, вы много чего ещё вспомните. Но я не буду безответственно любопытен, потому что точно знаю: воспоминания о будущем разрушают память. Так, уточнили кое-что. И вам подмога: после смены власти в августе девяносто первого года Прошкин потеряет своих покровителей в спецслужбах, и вам больше нечего будет опасаться.

— Вы это вывели из того, что я сейчас говорила о Плисецкой и танках на улицах?

— Вы же не одна такая, Ульяна. Про то, что через четыре года Прошкина найдут с проломленным черепом, мне было известно до встречи с вами.

— Кто вы, Александр Николаевич Пастухов? Вы рассылали письма по редакциям, чтобы привлекать таких как я? Зачем вам это нужно?

— Я рассылал письма с целью поиска себе подобных. Первым человеком, которого я выпутал из паутины времени, и так, чтобы при этом не попасть в паутину спецслужб, был я сам. У меня на это ушло больше десятка лет, но я наработал опыт, который может пригодиться другим. Например, вам, Ульяна. Помочь страннику может только выбравшийся странник. Вы ведь знаете про моё лагерное прошлое? — Юлия кивнула. — Представьте на минуту, что должен был испытывать человек, попавший из высокой науки в компанию к отморозкам. Меня ведь не в спецзону определили, а к особо опасным рецидивистам, на убой. И это — ни за что, ни про что. Уж потом, во второй половине срока, меня перевели к обычным уголовникам, а несколько лет я каждый вечер засыпал без всякой надежды дожить до утра. Я вылетел из своего времени со свистом, и мои странствия были посерьезнее ваших. Ваше дело для меня — на одну трубку, как говаривал мистер Холмс. Для меня, но не для вас. Вам предстоит большая и серьезная работа.

— А про будущее Прошкина откуда знаете?

— Во-первых, странники рассказывали, а во-вторых, вот так вам все и расскажи. Если после того, как выберетесь, захотите помогать своим собратьям по странничеству, тогда вы многое должны будете понять. А пока ваша забота — вы, и только вы.

— Так вам только то и нужно было от меня, что уточнить про август девяносто первого? Этим одним удовлетворён ваш исследовательский интерес?

— Каждый человек своей собственной историей открывает что-то новое. История в более широком смысле, вещь, конечно, интересная, часто имеющая практическое значение, да только повторю: воспоминания о будущем разрушают память. А Прошкину было глубоко наплевать на то, что стало бы с вашей памятью, и вообще с вами, после многочасовых сеансов выкачивания информации. Он безжалостно выпотрошил бы вас и выбросил из клиники с объяснением, что вы — не его случай, что вам нужно лечиться у психиатров. Теперь вы получили ответ на свой вопрос, зачем вы так незаменимо ему нужны?

— Нет, не получила. Если так поразительно легко вылететь в то место, которое у вас обозначено как ПВК, если одной-единственной промелькнувшей мысли достаточно для того, чтобы пуститься в странствия по времени, тогда можно предположить, что всё взрослое население Земли — странники. Почему же именно я понадобилась Прошкину?

— Э, нет, Ульяна. С каждым встречным-поперечным такое случиться не может. Странники — очень специфическая категория людей, и очень немногочисленная. И потом, странничество — это же не единственное испытание, которое даётся людям. Есть и потяжельше кресты. Если спросите, кто, почему, зачем и для чего становится странником, я не смогу дать вам исчерпывающего ответа. Пока я только пытаюсь разобраться в этом. Одна из уже найденных мной закономерностей — сиротство. Все странники с детства живут сиротами, даже если у них наличествуют оба биологических родителя. Я не расспрашиваю о том, как вам жилось в отчем доме — детали не важны. Можно смело констатировать по факту странничества — вы всегда ощущали себя сиротой.

Вот мы и подобрались к самому главному, к той основе, на которой сложилась ваша внутренняя странница. Вам нельзя уходить от этой коренной проблемы, а надо смело смотреть ей в лицо. Ваше отношение к родителям — это высокомерная снисходительность Юлии Логиновой. Юля Астахова здесь — сплошная обида. А вы теперешняя — Ульяна? Сможете ли вы стать мудрее, великодушнее? Научитесь ли принимать своих родителей такими, какими они вам даны — слабыми, равнодушными, не способными защитить собственную дочь? Сумеете ли, не отворачиваясь от жестокой правды, не упиваться самосожалением? Вот послушайте, Ульяна. В каком году родился ваш отец?

— В двадцать пятом.

— Отец воевал?

— Да, и был тяжело ранен. Ранение дало осложнения, он долго лежал в госпитале, домой вернулся только в сорок шестом. Знаю, что его раненая нога ещё несколько лет сильно болела. А хромота так и осталась на всю жизнь.