Дом над облаками

– Возвращаемся к нашим баранам. Итак, есть нормальный, адекватный мужчина, влюбленный в женщину. Вдруг что-то происходит, и он начинает вести себя как сумасшедший. Так?

– Так.

– Вопрос: что произошло? Он был пьян?

– Не знаю, я бы не сказала. Не сильно.

– Как думаешь, может, у него по пьянке крышу срывает?

– Не знаю, за все время я его ни разу пьяным не видела. Бывало, по бокальчику винца за ужином пропустим, ну и все. А чтобы напиваться…

– Теоретически, конечно, возможно. Но как-то слабо верится. Не похоже. Тут что-то другое.

– Может, ревность? Подумал, что я дождалась, когда он в городе останется, отключила телефон и загуляла.

– Теоретически возможно, но как-то маловероятно. Сама-то как думаешь, он ревнив?

– За все время ни разу не почувствовала. Разве так может быть, что не ревнует, не ревнует, а потом взял и прибил?

– В наше время все возможно, но, опять же, не похоже как-то. А что с его женой случилось, почему они развелись?

– Тетя Аня, домработница… Кстати, это я из-за нее с теткой встречалась. Ну, это я потом тебе расскажу. Она говорила, что жена его бросила и с ребенком за границу к мужику какому-то уехала.

– Во, уже горячее. А он ее любил?

– Тетя Аня говорит, что любил.

– Чуешь, на что похоже? Одна женщина любила и бросила. И тут появилась другая женщина. Он ее любит, она его. И что дальше?

– И что дальше?

– И эта бросила! Постой, не вопи! Это я так, к слову. Вчера что-нибудь было? Ты, кстати, хотела с Максимом насчет чувств поговорить. Может, что-то сказала не то?

– Я не говорила. Я испугалась.

– Ох, Алинка, ну какая ты… мимозистая. Поговорить испугалась, любимый мужик от нее секса захотел, на нее набросился, она испугалась. Ты почему ему в лоб не залепила, не завопила? Заорала бы: «Ты что ж, собака, делаешь?» И глядишь, тут же бы и ответы получила. И не сидела бы сейчас у меня, а лежала бы под бочком у любимого и смеялась бы своим страхам.

– Кать, это не смешно. Мне реально страшно стало. Мне даже мысль не пришла в голову сопротивляться. Ты знаешь, я на миг даже подумала, что он убьет меня. И он такой был… Страшный… Незнакомый… Это был не мой Максим. Я сейчас вспоминаю, и у меня внутри такой ступор… ужас… Не знаю… Я не знаю, есть ли хоть какая-то причина, которая может оправдать такое поведение.

– Не знаю, Лисочка. Но мне кажется, у человека какая-то беда случилась. Что-то, с чем он не смог справиться. Знаешь, если один тонет, то второй обязательно должен оставаться на берегу, чтобы вытащить его. А видишь, не получилось. Он и тебя сдернул. Что делать думаешь?

– Не знаю. Мне как-то надо это пережить. Я, наверное, не пойду завтра на работу, не могу. Отпрошусь у Егорыча. Мне надо как-то с этим справиться. Я останусь у тебя пока? Я не хочу домой ехать, а к Максиму тем более.

– Оставайся, конечно. А хочешь, поехали завтра ко мне на работу? Или нет, тебе надо подумать, посидеть, разобраться. С Максимом не поговоришь?

Алина замотала головой:

– Не могу. Пока не могу. Я как о нем подумаю, сразу вспоминаю…

Она сделала глубокий вдох, еще один, но справилась, не разревелась.

– Вот и умница. Вот и хорошо. Давай поспим немного. Смотри, уже светает.

17

Алина позвонила с утра Егорычу, отпросилась, сославшись на плохое самочувст вие. Егорыч, видимо, догадался об источнике этого самого плохого самочувствия, но ничего не сказал. Только поинтересовался, не нужно ли ей что-нибудь. Сказал, чтобы она выздоравливала, и отпустил ее до понедельника.

Алина и сама хотела «выздороветь», но не знала, что для этого нужно сделать. Она проводила утром Катю с Саней, закрыла за ними дверь и забралась обратно в постель. Пролежала в каком-то оцепенении до обеда, облегчения не наступило. Тогда она пошла на кухню, стала готовить обед, а заодно и ужин. Руки были заняты работой, это позволяло не думать о прошлой ночи, нужно было только не останавливаться, что-нибудь резать, помешивать, снова резать. Это бегство, самое настоящее бегство, но Алина сейчас не чувствовала в себе сил, чтобы разобраться с ситуацией, сесть и подумать. От воспоминаний она тут же впадала в ступор, и мысли соскальзывали с ситуации, сбегали. Там все еще было слишком много боли и страха для нее.

Наготовившись, она снова вернулась под одеяло, взяла пульт, попереключала каналы, нашла какой-то детектив, стала смотреть. Она смотрела на меняющиеся цветные картинки, но не понимала происходящее и даже не пыталась вникнуть в сюжет. Она будто была отгорожена от реальности какой-то пленкой. Точнее, что-то внутри ее было залито чем-то стеклянным, прозрачным, невидимым, но непроницаемым для каких бы то ни было чувств. Слезы закончились, тяжесть ушла, освободив место ровному отупению: ни мыслей, ни желаний. Ничего.

Вечером пришли Катя с Саней. Они были внимательны, но не старались развеселить ее, выдернуть из ее состояния. Нахваливая, с аппетитом съели ужин, поговорили о чем-то третьестепенном и оставили ее в покое.