Дом одиноких сердец

— Спасибо, я знаю, где находится «Игуана», — перебила его Даша. — Извините, но меня это место не устраивает.

— Почему? — удивился младший Боровицкий.

— Потому что это бар, ориентированный на гомосексуалистов, — объяснила Даша, стараясь удержать смешок. — Я против лиц с нетрадиционной ориентацией ничего не имею, но проводить встречи предпочитаю в более… э-э… традиционных местах. Хотя, если вы настаиваете…

— Нет-нет, не настаиваю, — заторопился Глеб Боровицкий.

— Тогда моя очередь предлагать, — сказала Даша. — «Мой Париж» вас устроит?

— Хорошо, — огласился Боровицкий. — В два часа.

И повесил трубку, не прощаясь.

Спустя три часа Даша вышла из маленького уютного кафе с таким выражением лица, что проходившая мимо женщина средних лет удивленно обернулась ей вслед. Глеб Боровицкий не любил тратить лишних слов и поэтому сразу предложил ей: треть стоимости квартиры наличными — и она передает ему с братом все права на недвижимость, как и собиралась вначале.

— В противном случае, — объяснял он, методично перемешивая в тарелке салат из чего-то проросшего, напоминавшего Даше замоченных в сметане гусениц, — вас ожидает длительный судебный процесс, и вовсе не обязательно, что он закончится в вашу пользу. Подумайте. Мы вас не торопим. И, пожалуйста, учтите еще одну вещь…

Вот из-за той самой «одной вещи» у Даши и появилось выражение лица, которое встречная женщина определила как ушибленное. По словам Глеба Боровицкого, получалось, что Петр Васильевич ее самым беззастенчивым образом использовал.

— Поймите, Дарья Андреевна, — спокойно объяснял Глеб, — мой отец никогда и ничего не делал просто так. Никогда, понимаете? Если он общался с человеком, значит, был уверен, что знакомство с ним ему когда-нибудь понадобится. Если совершал добрый и вроде бы бескорыстный поступок — значит, в будущем он приносил отцу неплохую выгоду. Наш с Олегом отец был далеко не бездарным человеком, — тут Глеб невесело усмехнулся, — но основной его талант лежал вовсе не в профессиональной сфере. У папы, знаете ли, было потрясающее чутье на людей и на их поступки, если можно так выразиться. Отец вообще был прекрасным психологом. Ему нужно было посвятить себя именно этому роду деятельности, и тогда…

— Зачем вы мне рассказываете такие подробности? — резко спросила Даша.

— Чтобы вы понимали подоплеку поступков уважаемого вами Петра Васильевича, — не задумываясь, ответил Глеб. — С определенного возраста мы с братом перестали так легко поддаваться воздействию отца и разыгрывать роль марионеток в его любительских пьесах. А он всячески старался… не то чтобы нам отомстить, но поставить нас на место, показать — где он и где мы. Чтобы разыграть козырь с квартирой, в которой мы с братом действительно нуждаемся, ему нужен был кто-то вроде вас. Разыграть, так сказать, напоследок комедию в лицах.

— Не получается у вас, Глеб Петрович, — с искренним сочувствием сказала Даша. — Словечко «напоследок» портит всю картину. Ведь Петр Васильевич, когда встретился со мной, не мог знать, что его убьют через два месяца, правда? А значит, все ваши построения остаются только вашими построениями, и не более.

— Да, он не мог знать, что его убьют, — подтвердил тот, внимательно поглядев на Дашу. — Но ведь он знал о своей смерти…

— В каком смысле? — не поняла она.

— В том смысле, что отец был неизлечимо болен. И жить ему, по прогнозам врачей, оставалось не больше пяти-шести месяцев. Вы разве не знали?

Он сказал это так, что Даша сразу поверила. И теперь глядела, не понимая, на младшего Боровицкого, потом перевела взгляд в его тарелку с размоченными гусеницами. Жить Боровицкому оставалось не больше пяти-шести месяцев… То есть он знал, что скоро умрет…

— Но как же… — тихо проговорила она. — Он мне ничего не говорил…

— Что лишний раз подтверждает мою правоту, — пожал плечами Боровицкий-младший. — Откровенно говоря, я был уверен, что отец покончит с собой, но так получилось, что Горгадзе убил его раньше.

— Что вы несете?! — опешила Даша. — Почему Горгадзе? С чего вы взяли?

— А вы и этого не знали? — Глеб с нескрываемой усмешкой смотрел на нее. — Может быть, вы думали, что отец приезжает в тот дурацкий пансионат, чтобы писать свою несуществующую книжку? Ну конечно, он ведь такие хорошие декорации придумал — и ноутбук, и отдельный кабинетик для творческой личности… Только приезжал он туда вовсе не работать. Горгадзе, уважаемая Дарья Андреевна, — вот объект отцовской ненависти с того времени, как умерла мама.

— Неправда, — попыталась защититься Даша, — он редактировал его рукописи!

— Какие рукописи? — рассмеялся Боровицкий. — Хотя да, правда, Горгадзе что-то там такое писал. Только дело вовсе не в его писанине, а в том, что он — сводный брат нашей мамы, жены Петра Васильевича. Родственник, можно сказать, хоть и не кровный. Отец всю свою жизнь его ненавидел и до последнего пытался ему отомстить. За что, для вас не так уж важно. Это старая семейная история. Даже в доме престарелых не мог оставить его в покое — травил, травил, травил… И дотравился. Люди — не марионетки все-таки, могут с ниточек и сорваться.