Дом окон

Корабль замедлил ход, и через динамики прозвучал голос гида, объявивший, что справа от нас, примерно на два часа, было замечено семейство горбатых китов. Все вскочили со своих мест. Папе было видно лучше всех. Мама осталась спать на своем месте, а я начала проталкиваться сквозь толпу, пока не оказалась рядом с ним. Он обнял меня правой рукой за плечи и указал пальцем левой. «А вот и они, – сказал он. – Вон там». Казалось, что в пятидесяти метрах от нас под волнами извивалась громадная змея. Справа показался плоский хвост, будто на мгновение над водой показалась верхушка экзотического дерева, чтобы вскоре снова исчезнуть в волнах. Слева лениво покачивался длинный бело-серый ромб – плавник. Их было восемь: шесть взрослых китов и два детеныша. Следующие сорок минут мы наблюдали за ними, а они наблюдали за нами. Все это время голос гида перечислял нам те или иные особенности, по которым можно идентифицировать того или иного кита. Каждый раз, когда он говорил: «Прямо сейчас перед нами проплывает кит с темным пятном на хвосте. Давайте назовем ее Пятнышком» – папа поднимал руку и направлял ее в сторону кита. «Видишь?» – говорил он, и я видела. При обычных обстоятельствах я бы сочла подобное поведение совершенно невыносимым, но обстоятельства были необычными. Я не успевала различить ни одной метки, о которой упоминал гид, в то время как папе удавалось это сделать еще до того, как тот закончит свое предложение. На лице отца… Казалось, он целиком и полностью погрузился в происходящее, и ничто не могло его отвлечь.

К концу нашего путешествия один из китов исчез из виду. Корабль, покачивающийся на волнах, внезапно скакнул вверх. Папа посмотрел на меня горящими глазами. «Ты почувствовала? – спросил он. – Кит проплыл прямо под нами».

Я не на шутку испугалась. Я не знала точной длины кита – плохо разглядела из-за волн, – но думала, что корабль намного больше и длиннее. А что, если кит решит выплыть на поверхность прямо под нами? Всплывет ли? А если всплывет, то сможет ли опрокинуть корабль?

Второй и третий кит ушли под воду. Я затаила дыхание. Корабль качнулся вверх и вниз, вверх и вниз, вверх – снова вверх – и вниз, вверх – еще выше – и снова вниз. Я обняла папу, и он, к его чести, не засмеялся.

– Они ведь не смогут нас перевернуть? – спросила я, уткнувшись в его бок.

– Не знаю, – сказал он. – Сомневаюсь. Если кто-то из них решится всплыть прямо под нами, то, может, корабль слегка и накренится, но сомневаюсь, что у кита хватит сил на что-то большее. А вот если они попытаются перевернуть нас все вместе, тогда нам придется искать полотенца, но киты таким не занимаются.

– Точно?

– Сама посуди, – сказал он, – стали бы люди устраивать круизы, если бы существовала большая вероятность того, что киты могут утопить всех пассажиров? К тому же ты умеешь плавать.

Папа умел успокоить. Я не отпускала его, пока на горизонте не показался порт, и только тогда осторожно разомкнула объятия. Знаешь, я так и не спросила, почему ему нравилось наблюдать за китами. А может, ему нравился океан. Или корабли. Я вспомнила об этом через три месяца, когда он лежал в реанимации в больнице в Пенроуз, подключенный к машинам, предназначенным продлить его жизнь. Он лежал на больничной койке, его кожа была бледной и обвисшей, а взгляд рассеянным, и я вспоминала, как он стоял у фальшборта и наблюдал за китами, крепко держась за ограждение и внимательно всматриваясь в простирающуюся даль океана. Казалось, я представляла двух совершенно разных людей. Вообще-то, их было трое: был знакомый мне отец; потом был человек на борту корабля – человек, которым, я уверена, хотел бы стать мой отец, каким видел себя в самые лучшие моменты жизни, – и был он, человек, умирающий на моих глазах, – человек, который не хотел жить; человек, сраженный предательством своего сердца. В один из моментов, когда к нему вернулось осознание происходящего, я села рядом с ним и спросила, помнит ли он нашу поездку в Мистик, помнит ли, как мы наблюдали за китами. Он кивнул – тогда ему уже было сложно разговаривать – и сжал мою руку. Прежде, чем я успела сказать что-то еще – поблагодарить за то, что успокоил меня, когда я испугалась; спросить, почему ему было важно, чтобы мы поехали смотреть на китов все вместе, – он провалился в сон. А в следующий раз, когда он проснулся, я забыла его спросить.

После похорон я пыталась разузнать об этом у мамы, но не могла подобрать нужных слов, и в итоге она посмотрела на меня так, будто у меня выросла вторая голова. Так что кто знает.