Дом падших ангелов

– И ботинки у меня были тяжелые. Все ноги стер, но все равно бежал. И ворвался туда – даже не постучал. Просто вошел, а он там. Сидит в гостиной, в кресле, смотрит телевизор. Курит.

– «Пэлл-Мэлл».

– В клубах дыма вокруг головы он казался великаном. На меня не смотрел. А я сел и уставился на него. Я не знал, чего жду. Ничего и не произошло. Волосы у него были седые. И на вид ему было лет сто. Смотрел по телевизору какое-то кино. И в конце концов обернулся и глянул на меня.

– Он что-нибудь сказал?

Сезар весело фыркнул.

– Спросил: «Ты кто такой?» Как-то так. «Ты кто такой?» Ну, я ему сказал. А он: «Мне казалось, ты должен быть побольше». А потом вышел из комнаты. – Сезар открыл дверцу, выставил одну ногу наружу, но, помедлив, сел обратно. – Почему он так?

– Не знаю.

Сезар качнул головой.

– Мне это не понравилось, – сказал он, вылез из машины и хлопнул дверцей.

* * *

09:45

Домой они возвращались молча. Торты, которые они выбрали, украсят к одиннадцати. Пато настоял, что он заплатит.

Собирающиеся vatos y rucas[203] переместились на задний двор. Стариков все еще было гораздо больше, потому что старые мексиканцы поднимаются до рассвета и успевают поработать, прежде чем их детки, все как один «Нетфликс»-фанаты, и внуки-игроманы разлепят глаза. Младший Ангел в жизни не видел ни одного мексиканца, дремлющего под кактусом, как изображают дурацкие картинки на киосках с такос.

Ла Глориоза и Лупита исполняли роль сержантов при Перле, раздавая подзатыльники и двигая столы. Дядя Джимбо курил сигару, рассевшись у кадок с геранью. На нем была соломенная шляпа и шорты, из которых торчали длинные красные ноги. Джимбо кивнул, они кивнули в ответ, он пыхнул сигарой и встряхнул стакан с диетической колой, звякнув кубиками льда.

– Мне нужен ром! – потребовал он. – И чтоб до хрена вишенок.

К кармашку гуаяберы приколот флажок Конфедерации, чтобы сразу стало понятно – он не намерен обсуждать это дерьмо про расовую толерантность.

Ла Глориоза явилась в полной утренней красе, подсвеченные утренним солнцем волосы сияли серебристым ореолом. Пато, увидев ее, зарделся. Как, впрочем, и Младший Ангел. Вид двух мужиков, застывших, точно жалкие псы, выпрашивающие подачку, ее разозлил, и Глориоза, решительно отвернувшись, резкими встряхивающими движениями расстелила пластиковую скатерть. Каждая рельефная мышца на ее руках – упрек их собственной слабости. Идите в спортзал, cabrones, подумала она. Дряблые плюгавые мужчинки. Младший Ангел бросился к своей коробке с кофе и подбодрил себя дозой «колумбии». Сезар исчез в ванной, заперев дверь.

Младший Ангел, незаметно оказавшись позади Глориозы, потянул носом воздух.

– Не дури, – сердито бросила она, но непонятно, к нему она обращалась или к замурзанному пацаненку, который ковылял в заднюю комнату, где резались в «Братьев Марио».

Со звоном и грохотом по коридору катил Старший Ангел. И гудел в свой клаксон.

– Хочу на улицу! – объявил он.

Свистать всех наверх. Они выволокли кресло через раздвижные двери в патио.

– Чую запах кофе, – сказал Старший Ангел.

Младший протянул ему свою чашку.

– Растворимый?

– Нет. Высший сорт.

Старший Ангел сунул кружку обратно:

– Фу. Принесите растворимый. И добавьте-ка туда молока.

Собачонки чивини, завидев его, запрыгали вокруг кресла, едва не приплясывая.

– Для своих собак, – провозгласил Ангел, – я – легенда.

10:15

Коржик подкатился к Младшему Ангелу:

– Tio, ты крут.

– Спасибо.

– Не, это я спрашиваю. Ты крут?

– А! Ну да. Конечно.

– Тогда хард-рок или чик-рок?

– Чик-рок?

– Дебильные стриженые чуваки. Альт-рок. Мормоны такие.

Мне нравится этот мальчишка, подумал Младший Ангел.

– А, понял. Хард-рок. Амфетамин.

Юнец глубокомысленно покивал.

Конкретный базар, чё. Младший Ангел был в восторге. Для чего еще нужен дядюшка? Tio-металлист, для которого этот гормональный визг – серьезное дело.

– В натуре, – запустил он свой внутренний рок-файл. – Бог ненавидит всех нас. – Он знал, как ловить на живца подростков.

– Правда, Tio?

– Царствие во крови[204].

– Твою ж мать, Tio! – взревел Коржик. – SLAYER!

И каждый торжествующе вскинул к солнцу «козу».

* * *

10:30, худшее время дня

Праздник надвигался. В спальне Перла и Ла Минни сражались со Старшим Ангелом. Не слушая его возражений, они затащили кресло обратно в дом. С каждым дюймом он все больше впадал в истерику. Спустил ноги с приступок и волочил их по линолеуму, пока не сползли тапки, а затем и носки.

Никто не помнил, какие таблетки в какое время ему надо принимать. Пришлось довериться его компьютерной памяти, хранящей все эти названия и мегадозы. И еще самые его ненавистные – таблетки для химиотерапии. Минни была уверена, что он прячет их под кроватью, но не смогла отыскать.

Они затолкали его в ванную, раздели.

– О, – стонал он. Безвольно болтаясь в женских руках, повисая на них, брюзжал: – Ну нет, нет.

Они стащили с него памперс.

– Не смейте! – заорал он.

Минни аккуратно свернула памперс в комок и сунула в мусорную корзину.