Дом паука

Как он и предвидел, случайный разговор быстро превратился в допрос с пристрастием, когда Бенани потерял выдержку, а затем отчасти и самообладание.

— А, так, значит, ты ездил на Айн-Малку?

— Да.

— А потом вернулся?

— Да, — удивленно ответил Амар.

— Стало быть, я тебя как раз и встретил на обратном пути?

— Не совсем. Я успел еще заехать на фахту.

— Но она начинается не раньше восьми, — укоряющим тоном сказал Бенани.

— Не знаю. Я был там недолго.

— Должно быть, задержался на Айн-Малке?

— Не очень. Когда я уезжал, солнце было еще высоко.

Бенани сделал глоток кока-колы и передал бутылку юноше, сидевшему справа. Потом начал было насвистывать какую-то песенку, так, словно эта небольшая интерлюдия могла придать сцене видимость естественности.

— Наверное, остановился подремать на обратном пути? — сказал он, резко оборвав свист.

— Нет, — рассмеялся Амар. — Все присматривал местечко, но так и не нашел. Да еще по ошибке заехал в чей-то сад.

— Вот это опасно. Сейчас французы долго не думают — подстрелят, оглянуться не успеешь.

Если бы он соврал и сказал, что никого не встретил и ничего не видел, все были бы убеждены, что он хочет что-то от них утаить. Главное было не проговориться о том, что он заметил в Мулае Али что-то очень необычное.

— Нет, хозяин оказался мусульманин.

— Мусульманин? — недоверчиво отозвался Бенани. — Так, говоришь, сад по дороге на Айн-Малку?

— Да, мусульманин с мотоциклом. Какой-то Мулай. Почти лысый и ходит вперевалку.

Один из юношей фыркнул. Бенани досадливо нахмурился, но сделал вид, что не обратил внимания. И даже наоборот прикрыл глаза, словно пытаясь представить себе хозяина сада.

— Какой-то Мулай, — повторил Амар.

Бенани покачал головой.

— Нет, не знаю, — неуверенно сказал он.

— Живет еще в таком старом доме.

— С семьей?

— Понятия не имею.

— Так ты к нему заходил?

— А, да. Он сам меня пригласил… Слушай, — вдруг сказал Амар, — если тебе охота узнать, кто там был и чем они занимались, можешь поехать и спросить у него самого.

— Кто, я?! — крикнул Бенани. — Я ведь сказал, что его не знаю. Откуда мне его знать?

— Khlass![71] — сказал Амар, снисходительно улыбаясь. — Ты его знаешь лучше моего. — И, пользуясь случаем уязвить противника, продолжал: — Ты же с ним сегодня вечером виделся.

В это мгновение все непроизвольно привстали. Амар был очень доволен собой. Он окончательно решился говорить начистоту.

— Я больше ничего не могу рассказать тебе о твоем друге, потому что не знаю его. Да тебе и не про него, а про меня хочется все выспросить. Zduq, ну давай, спрашивай.

— Не сердись, — сказал Бенани. Амар рассмеялся. — Мы ведь все друзья. Какая разница, чей это был сад? Главное, что не французский и что ты остался цел.

Все было так, словно бы Амар ничего и не говорил. Он понял, что они не собираются с ним откровенничать, и гадал, сможет ли извлечь выгоду, если будет откровенен с ними, или лучше остановиться и начать играть по их правилам. Наконец он решил чуть повременить.

— Я сначала решил, что ты заговорил со мной, потому что слышал, как я сам с собой разговариваю там, на Талаа.

— Вот еще, нашел причину.

Так, значит, все-таки слышал, подумал Амар, довольный тем, что ему удалось выяснить правду.

— А почему бы и нет? — ответил он.

— Enta hmuq bzef, — недовольно произнес Бенани. — Ты с ума сошел.

Один из юношей что-то шепнул другому, у которого все лицо было усыпано прыщами, и тот неожиданно спросил Амара:

— Ты говоришь, что сначала сам так решил. Ну, а сейчас что думаешь?

Бенани сердито взглянул на него, и Амар рискнул предположить, что это потому, что он не успел сам задать этот вопрос. Он оглядел кафе. Посетителей не было. Кауаджи закрыл дверь и лег спать возле нее. Амар посмотрел на лица пяти юношей, выражение у всех было не слишком дружелюбное.

— El hassil[72], — расстановкой произнес он. — И сам не знаю, что думать.

Больше он уже не мог себе позволить быть искренним, об этом и речи быть не могло, так как теперь ему стало окончательно ясно, что Мулай Али не только послал Бенани шпионить за ним, но и приказал ему делать это, как делают полицейские — скрытничать и вместе с тем использовать все подходящие средства, чтобы добыть нужные сведения. Сомневаться в этом не приходилось — слишком уж грубо Бенани играл свою роль. Возможно, больше всего Мулай Али хотел знать, что слышал Амар в его доме, насколько он понял смысл разговоров, которые там велись, и собирается ли держать язык за зубами.

Пожалуй, он сказал им не так уж и много, размышлял Амар, но, может быть, вообще не стоило ничего говорить? Он взглянул на свои руки, на кольцо, подаренное гончаром, и вспомнил о его предостережениях. Вполне возможно, что один из этих самых драри, что сидят сейчас рядом, зарезал или пристрелил какого-нибудь ассаса[73] или мокхазни — поди узнай.

Все по-прежнему выжидающе глядели на него.

— El hassil, — повторил Амар. Без толку, он больше не мог изображать святую невинность. — Мне кажется, вы хотите знать, с вами ли я в глубине сердца.

Бенани нахмурился, но Амар видел, что ответ пришелся ему по вкусу.