Дом под горой

— Господин Зоркович немного простудился, и ему надо полежать. Опасного ничего нет. Простуда пройдет без последствий. Несколько дней — и все будет по-прежнему. На грудь в тех местах, где его давит и покалывает, положим горчичники. Немножко пощиплет, но надо потерпеть. Я приготовлю отвар, будете давать ему по ложке через два часа… конечно, исключая ночное время, да и те дневные часы, когда он будет спать. Тихий, спокойный сон полезнее всяких отваров и бальзамов. Пищу давайте ему легкую: суп, молоко, кофе. Больше пить: лимонад, воду, вино, прошек. Ну вот, кажется, все. Главное — покой, и тем более — не пугаться по пустякам.

— Ага-кхм, — покашливая, согласился пациент. — Я того же мнения. Пугаться нечего! Мы, конечно, выполним все ваши распоряжения. Для больного я признаю только один закон — предписание врача.

— И прекрасно, — поклонился доктор. — Так мы легко договоримся. Одно удовольствие иметь таких пациентов…

— О, я буду хорошим пациентом. Хотя, с другой стороны, я, признаться, предпочел бы не быть пациентом вообще. Но ничего, Бонина, запомни, что сказал доктор. А то я забывчив.

— И как можно меньше разговаривать, — добавил врач, прикладывая палец к губам.

«Да он очень разумные вещи говорит, — думает Бонина, глядя на доктора, — а я-то считала его невеждой…»

Совсем другим человеком явился ей теперь доктор, словно из старой оболочки вылупилось какое-то новое существо. Словно вырос этот человек до высоты неизмеримой… Есть в нем что-то сверхъестественное; какое-то могущество, повелевающее силами природы, таинственными, загадочными. Много отдала бы Бонина, чтоб дозволено ей было заглянуть в его мысли и в душу; узнать, чего он опасается, чего ожидает! Но лицо у него такое холодное, безразличное…

Доктора проводили с многими словами благодарности. Бонина вышла с ним на крыльцо. Доктор чувствует на себе ее вопрошающий, тревожный взгляд — таким взглядом люди просят высказать «все» и боятся этого «всего». Доктор пожал плечами, словно извиняясь за какую-то вину, и нехотя выронил:

— К сожалению, небольшая пневмония… Не было ли у него немного крови в мокроте? Ну вот, вы уже испугались! — перебил он себя, когда Бонина всплеснула руками. — Бывают и более тяжелые случаи, и все-таки выздоравливают…

— Ах, боже, что же это будет? — простонала Бонина, прислоняясь к степе.

— Ну, ну, не надо так. В конце концов, что же я — сказал то, что обязан был сказать. Из моих слов вы никак не могли вывести заключение, что опасность велика…

— Но я-то ведь знаю вас, вашу деликатность! Вы говорите только то, что считаете возможным сказать, остальное скрываете… Я-то знаю, что мне заключить по вашим словам! Знаю — плохо, ой плохо дело…

— Этого я не говорил! — покраснев от раздражения, воскликнул доктор. — И в мыслях у меня не было! Вы ошибаетесь. Вы слишком встревожены, без всяких причин и оснований…

По дороге домой доктору предстояло выдержать еще один допрос, на сей раз со стороны Нико, но тут он уже чувствовал себя тверже. Вытер потный лоб, сознавая, что худшее позади, теперь перед ним мужчина с более крепкими нервами. Нико он объяснил все более подробно. Признав, что воспаление легких у Зорковича совершенно обычное, в типичном месте, доктор все же указал на некоторые моменты, возбуждающие опасения.

— До чего неблагодарно мое дело, — посетовал он. — Хоть я и придерживаюсь определенного метода, лишь постепенно объясняя окружающим состояние больного, все равно на меня смотрят как на этакое пугало! Каждый визит для меня — новая и притом горькая пилюля. Каждое мое слово — удар по устрашенным сердцам… Право, незавидная участь! Я и вам советую крайнюю осторожность: при женщинах держите язык за зубами! Потеряют голову, повредят и себе и больному.

— Ну, моя мать не такая, не бойтесь, — с гордостью возразил Нико.

Он передал матери все, что было, и та, кивнув, отправилась к Зорковичам.

— Представь, Анзуля, у него воспаление легких! — встретила ее Бонина.

— Вот еще! Да так ли? — разыграла Анзуля удивление.

Бонина окинула ее таким взглядом, словно хотела разглядеть самый сокровенный уголок в ее сердце; однако по лицу Анзули невозможно было ничего прочитать. Бонина передала ей слова доктора и добавила:

— Знать бы хоть правду! Тогда, кажется, легче мне было бы. Неизвестность мучительна… Ох, если б могла я знать, что ждет меня завтра, послезавтра! Но мы, которых это ближе всего касается, узнаем последними…

Бонина заломила руки, и горючие слезы брызнули у нее из глаз.

— Да разве это тебе помогло бы! — серьезно ответила Анзуля. — Ничуть бы не помогло, так же как не помогут и твои причитания. Будь сильной! — Потом тихо, но тем более значительным тоном, она добавила: — Ради него — и ради детей… Мне тоже пришлось переходить вброд эту реку… впрочем, я до сих пор еще не выбралась на берег. Что ни день — новая маета, что ни день — новая жертва. Таков уж наш удел, замужних женщин. Ты только при нем виду не показывай, перемоги себя, проглоти слезы! Не знаешь, как это делается? Или слишком уж горько тебе? Эх, душа моя, право, горька наша чаша!