Дом под горой

Этот блеск был неприятен Нико, и он невольно отодвинулся. Сидеть рядышком с Катицей — о да, это совсем другое дело, это естественно и правильно. Но что общего у него с этой старой женщиной, охваченной тщеславием, а может быть, и алчностью? Нет, неприятно Нико ее общество, и вовсе оно ему не к чести. Как представишь такую маме, с ее проницательным, умным взглядом? И Нико отодвинулся на самый край скамьи.

— Вот и я говорю дочке то же самое, — продолжала Ера. — Скажи, мол, попроси — и дадут. Да и что просишь-то, господи, безделицу какую! Им, слава богу, есть на что покупать. Земли для этого закладывать не понадобится. А немое дитя и мать не понимает…

Нико уже ясно, попался он на удочку старухе. Достигла своего — это она, конечно, придумала сама, без участия дочери. Жестоко грызет его сознание, что он, всегда так высоко державший голову, не поступавшийся своей свободой и независимостью даже для матери, сейчас сделался орудием в руках честолюбивой женщины, которая стремится с его помощью подчинить себе других. Не быть ему теперь никогда неограниченным хозяином собственных поступков, станет он игрушкой в руках вздорных баб!

Кровь вскипела у Нико, буря поднялась в груди, все существо его вздыбилось против этой женщины. Молния сверкнула в его глазах, когда он ответил:

— Впрочем, лучшее украшение девушки — красота, а главное, добродетель. И вовсе нехорошо, когда девушка навешивает на себя целый ювелирный магазин. Скромность пристала ей больше, чем гордыня и высокомерие.

— Так, дорогой шьор Нико, говорят те, которые и не нюхали золота, — возразила Ера, встревоженная подобным оборотом. — Наш старик ту же песенку поет, потому как для него настоящая му́ка — истратить грош на дочку. А я — такая, что лучше дома прижмусь, дома-то мне ничего не надо, а на людях по-людски… Посмотрите на шьору Андриану или шьору Царету, когда в церковь идут — наряжаются, как только могут. Есть чем порадовать глаз…

Нико уже молчит, не хочется ему с ней спорить. Он пришел сюда отдохнуть, стряхнуть с себя мысли, которые не дают ему покоя ни днем, ни ночью, пришел в надежде найти утешение и мир рядом с избранницей своего сердца. А нашел мнения, противные ему, слушает речи, которые ему гнусны. Рана, что так жгла, разбередилась еще пуще. Одного он теперь хочет — прочь отсюда, не видеть, не слышать ничего!

Даже внешность Еры оскорбляет его чувства; блеск ее глаз хорошо ему знаком, он видел такой же в глазах Катицы. Постепенно открылись ему в облике ее матери следы былой красоты, которую заслонила старость, исказили годы. Это — глаза его Катицы, те же брови, и волосы, верно, так же отливали синевой в молодости…

И уже не может Нико избавиться от воображения, что не Ера сидит рядом с ним, а Катица, обожаемая, милая… Точно такой станет, без сомнения, и она — через десять, через двадцать лет: заострятся черты, погаснут чувства и вместо любви завладеет ее душой расчетливость, эгоизм, властолюбие. И он будет так же вот сидеть возле нее, молчать и негодовать на ее взгляды, на свое бесправие и на ее насилие над ним. Как перенести это? К чему это приведет?

— Видела я нынче Бобицу, — перескочила Ера на другой предмет, чтоб Нико не пришло в голову отказаться от того, что он уже обещал. — И мать с ним была. Они к мессе ходили, потому как уезжает он на службу. Так мать его на меня: мол, из-за моей дочки ее сыну приходится к чужим людям уходить… Но я ей ответила, так и отрубила! Надо было экономить, ужиматься, вот и было бы сейчас в доме, что есть и пить. Да и сам дом не такой бы был, не теснились бы вы все в куче, ровно в муравейнике… Право, злятся все на нас, да и на вас тоже, будто мы виноваты. Да пускай их, моя голова от этого не болит. Что б я да свою девку такому голоштаннику отдала! Чтоб она кусок хлеба выпрашивала! Ох, дрянной, дрянной народ, милый шьор Нико. Даже невестка! Не подумайте, что она примирилась. Куда! В глаза-то сладко поет, а за спиной утопить норовит. Все бы в себя да в детей своих пихала… Дочек моих передушить готова и сына-то против нас настраивает. А спросите, чего ей не хватает? У отца с матерью небось тоже не в раю жила! Шепнула мне вчера Дандуля, будто невестка наша с этим Бобицей виделась… — Тут Ера понизила голос и нагнулась к самому уху Нико, обдав его запахом чеснока, а в глазах ее опять вспыхнул ненавистный огонек. — Хочет, видно, Катицу с ним свести… Мол, почему это одной все, а другой ничего? Спит и видит, чтоб мои дети до смерти под ней ходили, чтоб ей на них ездить… Ой, знаю я, куда она метит, знаю! Только пускай не воображает, ничего у нее не выйдет, дудки! Мы еще посмотрим, как-то будет…

— В семье надо жить дружно и уступать друг другу, — заметил Нико.